ни доверять, ни противоречить. Девушка внутренне содрогнулась: если эти послы привезли известие о смерти брата, тогда Кристиен становится следующим бароном.
Девушка с трудом подавила желание схватить в охапку близнецов и спящего Гарри и бежать, куда глаза глядят. Столько уже потеряно, и столько потерь еще впереди! Самый старший из детей в семье — Ричард — в двадцать лет погиб в битве при Пуату, сражаясь за короля Джона. Это было уже давно. Два года назад умерла мать, дав жизнь малышу Гарри. Этим летом отца доконал смертельный приступ малярии. А осенью попал в плен Гай.
Потрясение и боль от всех этих потерь падали на нее, как тяжелые свинцовые гири на хрупкие золотые весы. Были периоды, когда девушка едва могла дышать, едва находила в себе силы рассуждать здраво — так давил ее этот разрушительный груз. К своему ужасу и отчаянью, она обнаружила, что женщины не в состоянии изменить или поколебать то, что решили мужчины. Скоро посланники передадут следующий приказ короля, и придется беспрекословно ему подчиниться. Эмилин крепко сжала деревянные подлокотники: голова кружилась, дыхание срывалось, сердце колотилось в груди, как молот.
— Эмилин! — закричала Изабель со своего наблюдательного пункта. Малыши возбужденно прыгали на скамейке. — Эмилин, они идут!
Уже стал слышен стук подкованных башмаков на каменных ступенях, ведущих в замок. Эмилин постаралась придать своему голосу спокойствие, которого вовсе не чувствовала.
— Тибби, отведи, пожалуйста, детей в их комнату и присмотри за ними! — Нянька согласно кивнула и сняла детей со скамейки. Как гусята, посеменили они впереди нее и исчезли на черной лестнице.
Резные ручки кресла были тверды и прохладны на ощупь. В зале висела тишина — густая и тяжелая, как дым в туманный полдень. Занавес у входа в зал резко распахнулся, и вместе с Уотом вошли двое рыцарей — шаги их гулко разносились в огромном полупустом помещении.
Встав с кресла, Эмилин смиренно сложила дрожащие руки. Рыцарь в голубом плаще был высок, строен и двигался легко — не было заметно никаких следов хромоты. Девушка с надеждой и облегчением подумала, что, возможно, рана все-таки оказалась пустячной. Даже несмотря на кровь, которую она видела своими глазами.
Подходя, рыцарь не отводил от ее лица холодных и суровых глаз. Она почувствовала тот момент, когда он узнал в ней девушку из леса. Пытаясь сохранить подобие холодного величия, которое ожидалось от благородной леди, Эмилин сделала несколько шагов по направлению к гостям.
— Храни вас Бог, господа! — проговорила она. — Я — леди Эмилин де Эшборн, сестра барона. Добро пожаловать в замок! — Уот стоял рядом. Его спокойная и надежная поддержка воспринималась как благословение.
Уайтхоук оказался лишь немного выше своего спутника, хотя значительно плотнее и шире в плечах. Он вышел вперед и поклонился, сверля девушку глубоко посаженными бледно-голубыми глазами с острыми, как иглы, зрачками. Брови цвета слоновой кости составляли как бы одно целое с блестящими белыми волосами, достающими до плеч. Рукопожатие его оказалось, однако, неожиданно вялым.
— Я граф Грэймер, Бертран Хоуквуд, миледи. Уайтхоук. — Голос напоминал раскаты грома. Рыцарь слегка кивнул в сторону своего спутника: — Мой сын, Николас Хоуквуд.
Эмилин почувствовала дурноту. Святые угодники! Она умудрилась подстрелить не просто королевского посла, а еще и графского сына! Если эти люди имеют какое-то влияние, то жизнь Гая явно в опасности!
Выражение на лице младшего из гостей немного смягчилось. Он осторожно перенес тяжесть тела на правую, здоровую, ногу. Глаза продолжали гореть стальным блеском.
— Приветствую вас, миледи! — наконец произнес он. — Я — барон Хоуксмур. Мы привезли послание от короля Джона. Но для начала я осмелился бы попросить чего-нибудь выпить, чтобы освежиться с дороги.
Эмилин осознала, что Уайтхоук не удосужился представить сына как следует — с титулом и званием. Святая дева! Барон собственной персоной! От волнения голова ее клонилась, как тяжелый цветок на тонком стебле.
— Конечно, милорд! — она с трудом выдавила из себя простые слова. Подойдя к маленькому буфету, достала оттуда глазированный кувшин и два серебряных кубка, оправленных в золото. Основания их имели форму, удобную для большой мужской руки. Девушка поставила кубки на длинный дубовый стоя у камина и налила в них благородного французского вина, красного и прозрачного, словно рубин. С тихим благословением подала кубки гостям.
Пока гости пили, Эмилин взволнованно рассматривала их, нервно сцепив пальцы. Николас Хоуквуд откинул капюшон и потер небритый подбородок, в свою очередь явно оценивающим взглядом наблюдая за девушкой. Она не выдержала этого испытания и, густо покраснев, отвернулась.
Граф стоял у открытого окна, тихо беседуя с Уотом. В лучах заходящего солнца его волосы приобрели розоватый оттенок, а доспехи тускло поблескивали из-под черного плаща. Уайтхоук выглядел несомненно красивым, хотя и несколько грубоватым: мощная, мускулистая фигура, в чертах лица что-то львиное. Он был похож на сказочного короля, соединив в себе черты и человеческие, и волшебные.
Эмилин робко подошла к рыцарю:
— Милорд, прежде чем вы передадите королевское послание, я прикажу подать ужин. Мы не ожидали гостей и уже закончили трапезу, — На самом деле она весь день так нервничала, что с самого утра ничего не могла есть. — Еда будет простой, но горячей и сытной. Ваших воинов также накормят. — Она была благодарна ритуалу, привычным формулам приветствий и законам гостеприимства: они отвлекали и направляли — пища, питье, любезности, а потом уже дела. Исключение веками заведенному порядку делалось лишь в самых экстренных случаях.
— Благодарим, — коротко и резко ответил рыцарь и снова повернулся к Уоту, интересуясь лошадьми в конюшне замка.
— Леди Эмилин! — Николас Хоуквуд с поклоном обратился к хозяйке. Слегка опершись одной рукой на стол, другой он гладил собаку. Девушка нахмурилась: ей очень не понравилось, что Кэдгил, который обычно с великой неохотой покидал тепло камина, вдруг очутился около гостя. Неохотно она подошла к молодому барону. Хотя он еще ни словом не обмолвился о своей ране, она прекрасно понимала, что он нуждается в помощи.
Барон наклонился к ней так близко, что его голова почти касалась ее. Голос звучал мягко, приглушенно — как темный бархат. Девушка невольно тоже подалась вперед, чтобы лучше слышать. Рыцаря окружало целое облако запахов: дым, металл, кожа и особый, волнующий запах усталости и пота. Эмилин почувствовала внезапную симпатию и тут же сама испугалась своих чувств: гость казался мужественным и в то же время любезным и обходительным. Она знала, что должна уйти от него, должна противостоять этому обаянию, и все же медлила — что-то удерживало ее.
— Если вы собираетесь заказать нам ужин, то лучше иметь в виду, что лорд Уайтхоук не ест мяса, — негромко произнес рыцарь.
— Но Пасха уже прошла, и пост позади!
— Это вовсе не пасхальное воздержание — он никогда не ест убитых животных.
— Никаких? Как же может мужчина жить без мясной пищи? — Не в силах скрыть удивления, девушка невольно оглянулась. Уайтхоук совсем не выглядел голодающим.
— Он позволяет себе лишь рыбу — это его единственная животная еда.
— Почему? — девушка приложила палец к губам, как бы извиняясь за столь нескромный вопрос.
Но барон, казалось, вовсе не счел подобное любопытство излишним.
— Это епитимья, — коротко ответил он, слегка пожав плечами.
«Какой же грех должен был совершить граф, чтобы так каяться?» — подумала про себя девушка.
— Это священник наложил такую епитимью? — спросила она вслух.
— Нет, он сам, и очень давно. — Рыцарь повернул голову, и луч солнца коснулся его лица, внезапно превратив глаза из стальных в прозрачно-зеленые. Длинные ресницы слегка прикрывали их сияние. На щеках сквозь темную щетину пробивался румянец. Губы были красивые. — Это заслуженное наказание, — как бы про себя пробормотал он.
