и в самом деле умерло. Никто не мог по-настоящему понять всю ее растерянность: ощущения счастья и потери нераздельно смешались в ее душе. Муж сочувствовал ей, но не уступал.
Его решение было окончательным.
– Ты не можешь помешать мне поступать так, как я решила, – мятежно возразила она. – Если только не будешь держать под надзором ежеминутно. – Тася понимала, что ее негодование было несправедливым, но она не могла удержаться и не хотела уступить ему. – Я могу добиться аннулирования нашего брака!
Внезапно он крепко схватил ее за руку и рванул к себе.
Она оказалась прижатой к мужскому телу, напряженному от бешенства.
– Ты дала клятву перед Богом быть моей женой, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. – А это значит больше, чем все другие законы, писаные и неписаные. Это духовное соглашение ты не можешь так просто нарушить – это все равно что хладнокровно убить человека.
– Если ты так думаешь, то, значит, ты меня не знаешь, – сверкая глазами, объявила Тася. Она вырвала у него свою руку, причем ей пришлось приложить все силы, чтобы он ее отпустил. После этого она поспешила покинуть сад и укрыться в уединении дома.
Глава 8
За ужином они не обменялись ни словом. Тася и Люк сидели в столовой, отделанной желтым итальянским мрамором. Потолок шестнадцатого века был расписан мифологическими картинами, венецианскую мебель украшала тонкая резьба. Хотя все блюда, как всегда, были очень вкусны, Тася с трудом проглотила несколько кусочков. Из-за продолжающегося молчания нервы натянулись, как струны.
Обычно время ужина было у нее самым любимым. Люк развлекал ее историями о местах, где бывал, и о людях, которых встречал. Он уговаривал ее рассказать о жизни в России.
Иногда они обсуждали какой-нибудь вопрос, иногда несли чепуху и флиртовали. Однажды вечером Тася почти весь ужин просидела у него на коленях и учила его русскому, называя на родном языке блюда, которыми по ложечке, по кусочку кормила его.
– Яб-ло-ко, – старательно выговаривала она, поднося ломтик к его рту. – Гри-бы. У вас их называют «шампиньоны». А это ры-ба. – Она смеялась над его произношением и качала головой. – Вы, англичане, 'р' говорите где-то в глубине рта, вот оно у вас и получается как рычание. Произноси его так, чтоб звук упирался в зубы, – «р-р-р».
– Ры-ба, – послушно повторял он, вызывая очередной взрыв ее смеха.
– Выпей вина, может, оно немножко расслабит твой язык. – Она поднесла стакан белого вина к его губам. – Это бе-ло-е ви-но. Выговаривай слова в передней части рта, у самых зубов. Чтобы хорошо говорить по-русски, представь, что ты выплевываешь свои зубы. И губы делай покруглее, вот так. – Она попыталась пальчиками придать им нужную форму в то время, когда он произносил слова, и оба покатывались со смеху, так что она чуть не свалилась с его коленей.
– Скажи мне, как по-русски «целоваться», – продолжал он, снова привлекая ее к себе.
– По-це-луй. – Она обвила его руками за шею и крепко прижалась к его губам.
Как хотелось Тасе повторить сейчас один из тех вечеров!
Уже несколько часов прошло с начатого ею спора. Она осознавала, что была несправедлива к нему. Даже не могла понять, что вызвало эту вспышку. Слова извинения трепетали на ее губах, но гордость не давала ей произнести их вслух.
Тем более что любящий ее муж куда-то исчез, а вместо него напротив сидел равнодушный незнакомец, холодно-безразличный и не проронивший ни слова за весь вечер.
Страдания Таси усиливались с каждой минутой. Она выпила три бокала красного вина, пытаясь хоть немного смягчить свою грусть, и наконец, извинившись, неровной походкой одна направилась в спальню. Отпустив горничную, она кое-как стащила с себя одежду, бросила ее на пол и нагая забралась в постель. От вина в голове стоял туман. Она провалилась в тяжелый сон и не пошевелилась, когда в середине ночи почувствовала, как прогнулся матрас под телом Люка.
Сны поглотили ее, затянули в черно-красное марево.
Она в церкви, вокруг горящие свечи, воздух наполнен сладковатым запахом курящегося ладана. Она не может дышать и, хватаясь за горло, опускается на пол.
Поднимает глаза к золотому сиянию иконостаса. «Боже, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне…» Жалостливые лики икон расплываются, она чувствует, как ее поднимают и кладут в узкий ящик. Хватаясь за его бортики, она старается выбраться из него, но над ней возникает золотое лицо Николая Ангеловского. Своими волчьими желтыми и пустыми глазами он наблюдает за ее попытками, и зубы его оскалены в злобной ухмылке.
«Ты никогда отсюда не выберешься», – с издевкой говорит он и захлопывает крышку гроба. Стук молотка грохочет в ушах. Он заколачивает гроб гвоздями. Тася рыдает, бьется.., и наконец заставляет голос подчиниться, закричать.
– Люк! Люк…
Он потряс ее за плечо, разбудил, склонился над мечущимся телом.
– Я здесь, – повторял он снова и снова, но она, вцепившись в него, задыхалась в рыданиях. – Тася, я здесь.
– Помоги мне…
– Все хорошо. Ты в безопасности.
Кошмар медленно покидал ее. Сотрясаясь отчаянной дрожью, Тася уткнулась ему в грудь залитым слезами лицом.
Никогда она не чувствовала себя такой глупой и напуганной.
– Николай, – с трудом выговорила она. – Он положил меня в гроб. Я.., я не могла выбраться.
Люк сел на постели и, взяв ее на руки, стал укачивать, как ребенка. В темноте она не могла ничего толком разглядеть, но его крепкие руки защищали ее, его низкий голос успокаивал:
– Это был просто сон. Николай далеко, а ты в безопасности, в моих объятиях.
– Он найдет меня. Он увезет меня в Россию.
Люк продолжал медленно укачивать ее.
– Милая моя, сладкая девочка, – шептал он. – Никто тебя не сможет отобрать у меня.
Тася старалась глубоко вздохнуть, чтобы остановить слезы.
– Я… Мне очень жаль, прости меня за сегодняшнее. Я не знаю, почему я тебе это наговорила…
– Ш-ш-ш… Все кончилось.
Внезапно она разразилась истерическим хохотом вперемежку с рыданиями.
– Я с ума сойду, если мне приснится еще раз такой кошмар. Но я не могу помешать этому сну возвращаться. Я боюсь засыпать.
Крепко прижав ее к себе, Люк уткнулся ей в волосы и шептал ласковые слова, бессмысленные фразы, стараясь ее успокоить. Его мощное плечо напряглось, как камень, под ее мокрой щекой. Вся содрогнувшись, Тася сокрушенно вздохнула, вобрав при этом в себя запах его кожи. Его рука лежала у нее на боку, большой палец касался изгиба груди.
– Не отпускай меня, – всхлипнула она, всем телом приникая к нему. Все ее существо, все тело жаждало его отчаянным голодом, пугавшим ее.
– Никогда! – Он поцеловал ее, и его язык ловко проник в ее рот и стал его обследовать. Одновременно рукой он накрыл ее бурно вздымающуюся грудь. Люк не дал ей ни говорить, ни думать, а, вытянув из кошмарного сна, заменил его сном, полным изысканных ласк и огненной страсти. Пальцы его скользнули по ее груди, легко тронули сосок, потянули, покрутили его, пока он не собрался в тугую пуговку. Накрыв ртом шелковистую грудь, он легкими движениями языка стал водить по ней, возбуждая, пробуждая… Голова Таси запрокинулась, жаркие волны прокатились по телу, и целебная теплота страсти охватила ее.
