Солнечные лучи засверкали в его золотисто-каштановых волосах ливнем искр. – Лишь одна мысль давала мне силы дышать, есть и жить – найти его убийцу!
Постепенно Николай забыл, что всего лишь рассказывает. Воспоминания нахлынули на него, затмевая настоящее. Глаза оставались открыты, но взгляд был невидящим.
– Сначала я решил, что это сделала Тася. Как ты помнишь, я последовал за ней из России в Англию, стремясь заставить ее заплатить за совершенное преступление. Но затем я узнал, что в смерти брата виновен Щуровский. Я знал, что справедливость не восторжествует, если только я не возьму дело в свои руки.
– Почему вы не могли передать это соответствующим властям?
– В России надо всем главенствуют политические интересы и соображения. Щуровский был фаворитом и советчиком царя. Я знал, что его никогда не станут судить за убийство Михаила. Он был слишком влиятельным лицом.
– Поэтому вы отомстили сами, – невыразительным голосом произнесла Эмма.
– Я позаботился не оставить никаких улик, но тем не менее под подозрение попал. И меня арестовали. – Внезапно слова словно застряли у него в горле. Он столького не мог ей передать! Всех ужасов, гнездившихся в нем где-то глубоко внутри. Жесточайшим усилием воли он вновь принял обычный невозмутимый вид. – Правительственные дознаватели пытались выжать из меня признание если не в убийстве, то хоть в измене. Когда же я устоял и ни в чем не признался, меня изгнали.
Он замолчал, сосредоточенно уставившись в землю. Легкий ветерок шевелил влажные пряди, упавшие ему на лоб. Высылка из России была пыткой хуже смерти. Она означала, что он будет полностью отрезан от живительного источника. Даже самых закоренелых преступников жалели, если они подвергались высылке с любимой родины. Россия была великой матерью. Она питала детей своих морозной свежестью воздуха, тайнами темных лесов, силой земли, баюкала в колыбели снегов. После прощания с Петербургом какая-то часть души Николая съежилась и умерла. Иногда ему снилось, что он снова там, и пробуждение приносило невыносимую тоску.
– Зачем вы рассказали мне это? – прервала Эмма его угрюмые раздумья. – Вы же никогда ничего не делаете без причины. Почему вы захотели, чтобы я это знала?
Николай посмотрел в ее серьезное лицо и саркастически усмехнулся:
– Разве друзья не должны поверять друг другу свои тайны?
– Откуда вы знаете, что я никому не скажу об этом?
– Мне придется просто поверить тебе, душенька.
Эмма пристально вглядывалась в него.
– Вы жалеете, что убили Щуровского?
Николай покачал головой.
– Я не верю в сожаления. Они не могут изменить прошлого.
– Вы – человек без морали, – сказала Эмма, устремив на него голубые глаза. – Мне следовало бы вас бояться. Но я не боюсь.
– Какая отвага! – усмехнулся он, забавляясь ее бравадой.
– Я даже подумала… что, если бы оказалась на вашем месте, наверное, сделала бы то же самое.
Прежде чем Николай успел ответить, он ощутил ее прикосновение у себя на запястье. Он замер, осознав, что во время разговора невольно потирал шрамы на груди. Под ее тонкими пальцами рука его напряглась, окоченела. Но на лице Эммы не отразилось жалости. Она смотрела на него странным взглядом, словно принимая таким, как есть: свирепым существом, которое нельзя винить за то, что оно поступает согласно своей натуре.
– Значит, ты не винишь меня за это убийство? – внезапно охрипшим голосом поинтересовался он.
– Не мое дело вас судить. Но я понимаю, почему вы так поступили. – Ее рука без перчатки легко легла на его руку. – Я сохраню вашу тайну, Ник.
Николай не шевелился. Все его мышцы судорожно свело, внезапная дрожь нахлынувших чувств сотрясла тело. Он не мог понять, почему ее прикосновение, ее слова имели над ним такую власть. Одно было ему ясно: он хочет держать ее в объятиях, причинять ей страдания и утешать поцелуями. Он хочет опустить ее наземь прямо здесь, распустить ее красно-золотые кудри и взять посреди поля, словно крестьянку. Вместо этого он отпрянул и отдернул руку. Тоном приятным и дружелюбным он ответил:
– Верю, что сохранишь, Емелия.
Она осторожно улыбнулась в ответ и возобновила прогулку. Ее юбки взметали пыль по колеям и засохшим буграм проселочной дороги. Николай, засунув руки в карманы, шагал рядом. Она отреагировала совсем не так, как он себе представлял. С готовностью приняла его рассказ. Отнеслась к нему слишком легко. До сих пор семья чересчур оберегала ее, позволяя жить своей жизнью, словно в каком-то романе. Эмма оказалась еще более наивной, чем он предполагал.
«Бедная глупышка, – подумал он, украдкой поглядывая на нее сквозь полуопущенные янтарные ресницы, – ну почему ты так облегчаешь мне задачу соблазнить тебя?»
Вслух же произнес:
– Могу ли я вновь увидеть тебя завтра утром?
Эмма заколебалась, прикусив нижнюю губку.
– Нет, – наконец откликнулась она, – я до конца недели буду в Лондоне.
– Какие-то развлечения?
– По правде говоря, я собираюсь принять участие в собрании Королевского общества гуманного обращения с животными. Меня попросили сказать несколько слов относительно новых законов о защите животных.
– Твоя семья будет тебя сопровождать?
Эмма поджала губы:
– Нет. Они моими крестовыми походами не интересуются. А если бы и захотели, я не хочу, чтобы они там присутствовали.
– А-а, – понимающе протянул он, – значит, ты так и не помирилась с отцом.
Она покачала головой:
– Отец прогнал единственного человека, которого я люблю. Если бы с вами кто-нибудь так поступил, сомневаюсь, что вы поспешили бы простить!
– Возможно, и нет. Но я ни в ком не нуждаюсь, в то время как ты… ты в одночасье утратила свою любовь и семью. – Николай внимательно следил за впечатлением, которое производят на нее его речи, но она умело скрывала свои чувства. Проникновенным голосом он сделал еще одно замечание, тонко и хитро нацеленное:
– Нелегко быть одинокой, не так ли? Пустота, молчание, тоска… Все это может и дворец превратить в тюрьму.
Эмма бросила на него задумчивый взгляд. В широко открытых глазах читалось удивление. Она не смотрела, куда идет, и споткнулась на глубокой рытвине от колес. Николай мгновенно подхватил ее, помогая восстановить равновесие. Прежде чем она успела запротестовать, он продел ее руку себе под локоть и с веселой улыбкой заглянул в ее вспыхнувшее лицо.
– Принимай помощь, когда предлагают, кузиночка. Это всего лишь временная поддержка.
Королевское общество гуманного обращения с животными проводило ежегодное общее собрание в одном из лондонских лекционных залов неподалеку от «Ковент-Гардена». Маленькое здание, перестроенное из гостиницы, располагалось по соседству с аукционами, книжными магазинами и конторами издателей. Окидывая взглядом комнату, освещаемую светом, льющимся в приоткрытые окна, Эмма ощущала приятное родство с присутствующими членами общества. Их было около двух сотен, большей частью пожилые мужчины: одни – сухонькие, оцепеневшие в креслах красного дерева, другие – полные, едва помещающиеся на квадратных маленьких сиденьях. Кое-где виднелись женщины, самая молодая из которых была вдвое старше Эммы. Она знала, что их привели сюда весьма разные причины. Лишь некоторые разделяли ее страстную тревогу о благополучии животных, другие же пришли просто потому, что
