Херберт остановился. Джоди продолжала идти навстречу немцам. Крякнув с досады, Херберт покатил вслед за ней.
Глава 48
Четверг, 20 часов 36 минут, к юго-западу от Виши, Франция
— В том, что я буду летать, не было даже никаких сомнений.
Пол Худ стоял за спиной Рихарда Хаузена, который пилотировал «лирджет». Они были уже в небе Франции. Немец говорил громко, стараясь перекрыть гул двух мощных турбореактивных двигателей. Рядом с ним сидела постоянный пилот самолета Элизабет Штрох. Это была привлекательная брюнетка лет тридцати семи, ее французский и английский звучали безукоризненно. Ланг дал ей распоряжение доставить их во Францию, ждать с самолетом, сколько потребуется, и привезти всех обратно. Ее реплики в основном ограничивались переговорами с диспетчерской в Гамбурге; а теперь в Тулузе и сообщениями для пассажиров о графике полета. Если у нее и вызывали интерес рассказы Хаузена, то она этого не показывала.
До того Худ находился в салоне вместе со Столлом и Нэнси. Однако часа через полтора полета он почувствовал, что разделять общество обоих ему больше невмоготу. Со Столлом — из-за того, что тот ни на секунду не умолкал, а с Нэнси — из-за ее нежелания начинать разговор.
Рассевшись на одном из протянувшихся вдоль стен салона плюшевых диванов, Столл без конца бубнил, что никогда не считал себя командным игроком. Что он согласился на работу в Оперативном центре только потому, что был настоящим одиночкой и считал, что им нужен самодостаточный сотрудник, который любит сидеть за своим столом и разрабатывать компьютерные программы или чинить аппаратуру. Столл подчеркивал, что он совсем не «страйкер» и не обязан выходить на оперативную работу. Что он это делает не потому, что такой смелый, а только из уважения к Худу. Остальное время он сетовал по поводу возможных недоработок в «терасканере» и предупреждал, что не дает никаких гарантий.
Нэнси же, наоборот, большую часть времени сидела, уставившись в иллюминатор. Худ спросил, о чем она думает, но та так и не ответила. Он, конечно же, догадывался о чем и жалел, что не может облегчить ее состояние.
Нэнси предоставила им кое-какую информацию относительно внутренней планировки здания «Демэн». Столл деловито совместил ее описания с поэтажным планом. Тот был получен ими из Оперативного центра с помощью пакета программ для удаленного доступа, разработанных Столлом. Благодаря расширенному каналу передачи информации на принадлежавшем Национальному бюро разведки спутнике «Гермит» основные структуры Оперативного центра были способны устанавливать беспроволочную связь с переносными компьютерами оперативников. Патентованные программы Столла увеличили пропускную способность системы «гермитлинк» с двух до пяти килобайтных блоков с использованием протокола передачи файлов Z-модема и широкополосной радиотрансляцией в диапазоне от 2,400 до 2,483 гигагерц.
Впрочем, все это не слишком помогло. Нэнси сумела рассказать им не так уж много. Она знала о расположении производственного и программного отделов. Но ей ничего не было известно о помещениях для руководителей и личных апартаментах Доминика.
Худ оставил Нэнси с ее думами, а решившего расслабиться Столла — за игрой на компьютере. Пробравшись в кабину пилотов, Пол стал слушать, как возбужденный, почти жизнерадостный Хаузен рассказывает о своей юности.
Отец его, Максимиллиан Хаузен, проходил службу в «люфтваффе». Будучи специалистом по ведению ночного боя, он участвовал в испытаниях самолетов Хейнкеля и во время первого же боевого вылета на своем He-219 сбил пять английских бомбардировщиков «ланкастер». В голосе Хаузена не было извиняющихся интонаций за военные подвиги отца. Служба в армии была неизбежна, и она не уменьшила ни сыновней любви, ни уважения. И все же, пока немец рассказывал о делах своего родителя, Полу трудно было не думать о семьях тех молодых членов экипажей, что были сбиты вместе с «ланкастерами».
По-видимому, как-то ощутив мысли Худа, Хаузен сменил тему.
— А ваш отец проходил службу? — спросил он американца — Мой отец был медиком. Он служил в Форт-Маклеллане, это в штате Алабама, сращивал сломанные кости и лечил... — Худ бросил взгляд на Элизабет, — м-м.., в общем разные болезни.
— Я вас понял, — сказал Хаузен.
— Я тоже, — вставила Элизабет.
Пол почувствовал себя, как если бы он снова очутился в Оперативном центре и старается пройти по натянутому канату между политической корректностью и дискриминацией по половому признаку.
— И вам никогда не хотелось стать врачом? — продолжал допытываться Хаузен.
— Нет, — признался Худ. — Мне хотелось помогать людям, и я счел, что политика тут лучший из способов. Некоторые представители моего поколения думали, что решением могла бы стать революция. Но я предпочел поработать с так называемым истеблишментом.
— Это мудрый выбор, — одобрил Хаузен. — Революция редко становится решением.
— А как насчет вас? — поинтересовался Худ. — Вы всегда хотели стать политиком?
Хаузен отрицательно покачал головой.
— С того момента, как я научился ходить, я хотел летать, — ответил он. — Когда мне было семь лет, мы жили на ферме в Вестфалии, неподалеку от Рейна. Отец научил меня летать на моноплане «фоккер- спайдер» девятьсот тринадцатого года выпуска, который он сам же и восстановил. Когда мне исполнилось десять и я учился в боннской начальной школе, я на близлежащем летном поле пересел на двухместный биплан «букер». — Хаузен улыбнулся. — Но я видел, как то, что казалось прекрасным сверху, превращалось в убожество, когда я был на земле. И повзрослев, подобно вам, решил помогать людям.
— Должно быть, родители испытывают за вас гордость, — заметил Худ.
Хаузен слегка помрачнел.
— Не сказал бы. Ситуация была довольно сложной. У отца было вполне определенное мировоззрение, в том числе и на то, чем должен заниматься его сын, чтобы зарабатывать на жизнь.
— И он хотел, чтобы вы летали, — утвердительно сказал Худ.
— Да, он хотел, чтобы я оставался с ним.
— Почему? Ведь вы даже не предавали какого-то семейного бизнеса.
— Хуже того, — ответил Хаузен. — Я предал отцовские надежды.
— Понимаю. И они по-прежнему никак не простят вас?
— Папа умер два года назад. Незадолго до его смерти нам удалось поговорить, правда, многое, очень многое так и осталось не досказанным. С мамой мы беседуем постоянно, хотя она и очень изменилась после смерти отца.
Слушая Хаузена, Худ не мог не вспомнить замечания Байона о том, что замминистра гоняется за мельканием своего имени в газетных заголовках. Будучи сам политиком, Худ понимал, что хорошая пресса — дело важное. Но ему очень хотелось надеяться, что этот человек был искренен. В любом случае никакого освещения прессой во Франции не предвиделось.
Политическая «уловка-22», подумал Худ, криво усмехнувшись. Никто не сообщит о нашем триумфе в случае успеха, но и никто не расскажет о нашем аресте в случае провала.
Худ и сам уже собирался вернуться в салон, но тут послышались настоятельные призывы Столла.
— Шеф, идите сюда! Тут что-то не так с компьютером! В речи опцентровского компьютерного гения больше не проскальзывало испуганного тремоло. Голос Матта Столла звучал озабоченно, но очень твердо. Худ быстро направился к нему по белому мягкому ковру.
— Что там у вас не так?
— Посмотрите, что только что влезло в мою игру. Худ уселся справа от него. Нэнси покинула свое место по другую сторону салона и устроилась справа от Мэтта. Столл опустил шторку на иллюминаторе, чтобы было лучше видно. Все уставились на экран.
