любыми женщинами. Но вот в чем дело: как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?
— Я переодеваться не буду! — немедленно заявил Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской — не хватало еще сложностей с полом!
— Ну, а мне просто ни к чему, — самокритично сказал Слономоська. — Меня в любой одежде узнают.
Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать — тем более во множественном числе, но не проронил ни звука.
— Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется посредник. Им должна быть женщина.
— Шармен! — ехидно встрял Петропавел.
Слономоська поморщился, не услышав иронии:
— Для Шармен нужно создавать специальные условия, — например, посадить ее под стеклянный колпак, чтобы она не могла оттуда обнимать и целовать Бон Жуана, когда будет с ним говорить. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя опасности, пока объясняю ей ее задачу. Так что Шармен отпадает.
— Белое Безмозглое! — продолжал издеваться Петропавел.
— Ни в коем случае! — простодушно воскликнул Слономоська. — Во-первых, она проспит все объяснения и заснет на собственных, а во-вторых, ни у кого нет никакой уверенности в том, что оно действительно женщина! Не думаю, чтобы Бон Жуан закрыл на это глаза. Тут Слономоська принялся метаться по площади, пока наконец не вскрикнул: — Вот она! Нашел!.. С Бон Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая Цаца — моя невеста.
— Вторая? — поразился Петропавел.
— То есть как — вторая? — тоже поразился Слономоська.
— Погодите, погодите… — Петропавел очень заинтересовался. — Вы же сказали, что Спящая Уродина — Ваша невеста!
Слономоська задумался:
— Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На страшном суде!.. Но действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю, как такое случилось… Видите ли, я не употребляю слов в жестких значениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие значения, а во-вторых, это слишком обязывает. И трудно потом выкручиваться. А я имею обыкновение заботиться о своих тылах: я ведь чертовски противоречив и потому всегда должен иметь возможность отступить в надежное укрытие. Хм… Спящая Уродина — моя невеста. Тридевятая Цаца — моя невеста. Знаете, я не думал над данным противоречием. Будем считать его несущественным.
Петропавел даже крякнул от изумления.
— Почему Вы крякаете? — поинтересовался Слономоська.
— Да потому что это противоречие не может быть несущественным! Ради чего же тогда огород городить и добиваться от Спящей Уродины признаний с помощью Тридевятой Цацы, если сама Тридевятая Цаца — Ваша невеста? Тут все непонятно!
Слономоська молчал и думал.
— Никак не возьму в толк, о чем Вы, — признался он наконец. — Ясно ведь, что мои высказывания о невесте на данный момент представляют собой суждения философские, а не эмпирические… Но даже если бы это были эмпирические суждения. Вам-то какая разница?
— Ну, я исхожу из того… — Петропавел задумался, из чего он исходит: обозначить это оказалось трудно, и он обозначил общо: — Я исхожу из того, что называют порядком вещей. Есть порядок вещей! — воодушевился он. — В соответствии с ним, даже если у человека, это бывает на Востоке, несколько жен, то невест — одновременно! — не может быть несколько.
— А с чего Вы взяли, что у меня их несколько?
— По крайней мере, две!
— Откуда же две? — заторговался Слономоська. — Одна у меня невеста, только по-разному называется: Спящая Уродина и Тридевятая Цаца… Поясню это на примере. — Слономоська неизвестно откуда взял мел и вычертил на асфальте схему, которая, как выяснилось впоследствии, не имела отношения к его дальнейшим рассуждениям. — Вообразите, что на пальце у меня украшение.
— Не могу, — честно сказал Петропавел: у Слономоськи не было пальцев.
— Неважно, — поспешил заметить Слономоська. — Так вот, на пальце у меня украшение с большим камнем. Вы подходите ко мне и спрашиваете: «Что это у Вас — кольцо или перстень?» — «Не знаю точно», — отвечаю я. Теперь скажите, сколько, по-Вашему, украшений на моем пальце?
— Одно, — ответил Петропавел нехотя.
— Действительно, одно, — подтвердил Слономоська. — Только оно может называться и так, и эдак. Стало быть, и невеста у меня одна.
— Извините! — не хотел сдаваться Петропавел. — Кольцо и перстень — это обозначения для одного и того же предмета, это синонимы, а Спящая Уродина и Тридевятая Цаца — не синонимы: они относятся к разным лицам!
— По-моему, Вы следите только за поверхностным уровнем моих высказываний, а надо ведь считаться не только с тем, что выражает слово своей оболочкой, но и с тем, что оно в принципе может выражать! Пусть упомянутые имена относятся к разным лицам, зато к одному понятию — невеста, — резюмировал Слономоська. Однако, по мнению Петропавла, резюмировать было еще рано:
— Вы же не с понятием дело иметь будете, а с живыми существами!
— Именно с понятием — при чем тут живые существа? Хороши живые существа — одна вообще не дана в чувственном опыте и находится за тридевять земель, а другая на сегодняшний день спит как мертвая, то есть все равно, что отсутствует в мире! — Слономоська сокрушенно вздохнул и вычертил еще одну бесполезную схему. — Ладно. Приведу другой пример. Предположим, я говорю, что дарю Вам на Ваш день рождения гусыню. Но я только произношу эти слова, а гусыни не даю. Сделал я Вам в таком случае подарок или нет?
— Конечно, нет! — воскликнул Петропавел.
— А по-моему, сделал! — обиделся Слономоська. — Пусть я не подарил Вам гусыни, но что-то все- таки подарил — понятие подарил, фиктивную философскую сущность подарил… Тоже немало! — Он сделал паузу и гневно добавил: — Человек Вы расчетливый и меркантильный!
Пропустив этот вывод мимо ушей, Петропавел сосредоточился на заинтересовавшей его подробности — и тут его осенило:
— Значит, речь идет о фиктивных философских сущностях! Но из этого следует, что у Вас вообще невесты как таковой нет.
— Неплохо, — поощрил Слономоська. — Однако то, что у меня есть невеста, следует из более ранних моих высказываний. Их было два. Произнесу эти высказывания от третьего лица: Тридевятая Цаца — невеста Слономоськи; Спящая Уродина — невеста Слономоськи. Стало быть, в качестве предпосылки годится утверждение: у Слономоськи есть невеста.
— Да пусть у Слономоськи будет хоть пять невест! — вспылил Петропавел, которому все это уже надоело.
— Пусть! — покорно согласился собеседник. — Нам с Вами дела нет до Слономоськи.
— То есть как? — оторопел Петропавел. — До самого себя Вам, что ли, нет дела?
— Почему до самого себя? Ведь это Вы квалифицировали меня как Слономоську! А я не Слономоська, точнее, Слономоська — не я. Если бы я был Слономоськой, я не стал бы разговаривать с Вами после того, как убедился в том, что Вы — свинья. Даже две свиньи.
— Сами Вы две свиньи! — дошел до ручки Петропавел.
— Не надо быть таким обидчивым, — вежливо сделал замечание Слономоська. — Вам это не идет. Поговорим лучше о деле, которому мы служим… Через час сюда прибудет Паросенок — мы сгоняем за Тридевятой Цацей — хорошо бы ей быть где-нибудь поближе: вдали она уж очень велика! — и Бон Жуаном, доставим их сюда, и я покажу путь к Спящей Уродине. Он долог и труден, а знаю его один я, но тайну эту унесу с собой в Вашу могилу.
Услышав про могилу, Петропавел только покачал головой.
