приговорен к заключению сроком на 25 лет, а 11 сентября 1941 года расстрелян в Орле366 (3 октября в город вошли танки Гудериана).
Один уже факт, что под следствием находились врачи-убийцы, которые ранее сами разоблачали врачей-убийц, показывает всю остроту и запутанность ситуации. И, между прочим, сам Евтушенко в нынешних своих мемуарах обнаруживает знание сложности положения в 1949-м – начале 1953 года: «…по рукам ходила, – вспоминает он, – пародийная поэма Сергея Васильева „Без кого на Руси жить хорошо“ – настолько откровенно антисемитская, что ее даже не решились напечатать» (с. 433). Вот именно не решились! – так же, как и стишки Евтушенко о врачах…
Не приходится уже говорить о том, что общая политическая ситуация 1953 года была гораздо более «суровой», чем 1962-го. И, повторю, Евтушенко проявил значительно большие смелость и рисковость, сочинив стихи о врачах, нежели при сочинении им стихов против Сталина, чьи останки незадолго до того, в 1961 году, были выброшены из Мавзолея. Правда, евтушенковская «смелость» в 1953 году диктовалась его еще довольно ограниченными понятиями о политической конъюнктуре; в 1962-м он на подобный риск едва ли бы решился…
Много лет спустя после 1953 года я оказался в кафе Центрального дома литераторов за одним столом с давним близким приятелем Евтушенко Евгением Винокуровым, который известен написанным им в 1957 году текстом песни «В полях за Вислой сонной…», – текстом, надо сказать, странноватым367. Он выпил лишнего, к тому же был тогда, вероятно, за что-то зол на давнего приятеля и неожиданно выразил сожаление, что те самые стихи о врачах-отравителях не решились в начале 1953 года опубликовать.
– Пожил бы Сталин еще немного, – глядишь, стихи о врачах напечатали бы, и тогда никакого Евтушенко не было бы! – не без едкости объявил Винокуров. И был, вероятно, прав…
Нельзя не учитывать, что непомерно падкий на легкие успехи Евтушенко, как явствует из ряда свидетельств, не позднее начала 1960-х годов был тесно связан с КГБ, играя роль своего рода «агента влияния» – не исключаю, что в какой-то мере и до какого-то момента делая это не вполне «сознательно». Генерал-лейтенант ГБ П. А. Судоплатов в 1990-х годах рассказал в своих воспоминаниях, что в начале 1960 -х известный ему подполковник ГБ Рябов решил «использовать популярность, связи и знакомства Евгения Евтушенко в оперативных целях и во внешнеполитической пропаганде», и вскоре тот был направлен «в сопровождении Рябова на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Финляндию»368. Не приходится удивляться поэтому, что, как хвастливо сообщает теперь Евтушенко, он «побывал в 94 (!) странах» (с. 9), – никто, пожалуй, из его современников не может в этом отношении с ним сравниться, а ведь в вопросе о выезде за рубеж решающую роль в «доперестроечные» времена играл КГБ…
Весьма осведомленный публицист Рой Медведев сообщил в 1993 году: 'Андропов (председатель КГБ в 1967-1982 годах. –
То есть «дерзкие» протесты Евтушенко в действительности представляли собой санкционированные КГБ акции, призванные внушить миру, что в СССР есть свобода слова (смотрите, мол: Евтушенко протестует, а никакие репрессии в отношении его не применяются, и он по-прежнему путешествует по всем странам!)370.
Конечно, подобные факты стали известны много позже, но и в 1960-х годах можно было догадываться о них. В 1965 году я выступал на дискуссии о современной поэзии, стенограмма которой – правда, к сожалению, сильно урезанная – была опубликована в начале 1966 года. В частности, при публикации выбросили мои слова о том, что Евтушенко, несмотря на ту или иную критику в его адрес, являет собой «официального певца хрущевского режима», – как ранее был сталинского.
Из зала, в котором я выступал, мне тут же задали вопрос:
– А кто же тогда Николай Грибачев?
Этот автор, по тогдашней «терминологии», был крайне «правым».
– Разумеется, оппозиционный режиму автор, – ответил я.
В опубликованном тексте остался лишь намек (но все же достаточно прозрачный) на это мое суждение:
«История литературы, я уверен, „снимет“ с Евтушенко и его соратников надуманное обвинение в том, что в их стихах были некие грубые „ошибки“. Они выразили именно то, что нужно было выразить во второй половине пятидесятых – первой половине шестидесятых годов»371.
Имелось в виду: нужно власти. И Евтушенко был определен в моем опубликованном тексте как представитель «легкой поэзии», коренным образом отличающейся от «серьезной» – то есть истинной поэзии, к которой в евтушенковском поколении я причислил тогда Владимира Соколова, Николая Рубцова, Анатолия Передреева. Подлинная поэзия «рождается, когда слово становится как бы поведением цельной человеческой личности, узнавшей и оберегающей свою цельность» (там же, с. 36).
Выше было сказано об «уникальной лживости» нынешних евтушенковских мемуаров. Это определение может кое-кому показаться преувеличением. Однако, чтобы убедиться в правоте такого «приговора», даже не нужно сопоставлять эти мемуары с какими-либо документами. Лживость ясно обнаруживается в самих мемуарах. Евтушенко утверждает, что после его заявления, протестующего против введения в августе 1968 года советских войск в Чехословакию (как уже говорилось, этот протест был санкционирован председателем КГБ Андроповым), «разбили матрицы» его готовых к печати книг, и он был уверен: «меня арестуют» (с. 301). Однако как бы «по недосмотру» Евтушенко в той же книге хвастается, что вскоре же побывал (продолжая двигаться к «рекорду» в «94 страны») в Бирме (с. 246) и Чили (с. 364), а в следующем, 1969 году издал свой объемистый «однотомник» (с. 247).
Возвращаясь к тому, с чего я начал, следует сделать вывод, что Евтушенко не смог или не захотел сберечь в себе «творческое поведение», соблазнившись «легкими» успехами; это в равной мере выразилось и в его восхвалении Сталина, и в позднейших проклятиях в его адрес, причем, второе, в сущности, вытекало из первого: добившись один раз легкого успеха, Евтушенко был вполне готов сделать то же самое еще раз… Это, конечно, представляло собой его собственный «выбор», но все же сама возможность выбора «легкого» пути коренилась в том, что назвали «культом», и потому с определенной точки зрения Евтушенко, как сказано, его «жертва». Позднейшее его сотрудничество с КГБ – закономерное следствие начала его «пути»…
…Для того, чтобы яснее понять период 1946-1953 годов, мне пришлось забежать далеко – может быть, даже слишком далеко – вперед, в будущее. Но следующая глава этого сочинения возвратится к тем послевоенным годам, когда (это, надеюсь, ясно из только что изложенного) завязывались своего рода
Глава седьмая
БОРЬБА С «АНТИПАТРИОТИЗМОМ» И «ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС»
Обратимся вновь к послевоенным внешнеполитическим проблемам страны. Ныне в моде представления, согласно которым СССР в последние годы жизни Сталина вел себя на всемирной арене
