мачете к связке веревок и винтовок, затем очень медленно спустила тяжелый груз в пещеру. Дрожа от возбуждения, Кэри, казалось снова услышала голос Джонатана: «Когда ты спешишь, всегда делай все медленно». Наконец, с дрожащими руками, она осторожно замаскировала отверстие трубы ползучими кустарниками.
Благодаря своим размерам, Кэри могла проделать то, что было не под силу остальным женщинам — она могла удержаться локтями на краю колодца, уперев ноги в противоположную его стенку. Удерживая равновесие, она подумала: «Это — самое опасное из всего, что я делала за всю мою жизнь!» Нервы ее дрогнули, и она застыла от страха.
На протяжении многих месяцев женщины приучили себя не думать о своих семьях, оставшихся в Питтсбурге, потому что такие мысли погружали их в постоянную депрессию. Но теперь, чтобы подбодрить себя, Кэри специально начала думать о своих дочерях. Она всегда была убеждена, что подвергнет себя какой угодно опасности, лишь бы защитить своих детей. Так что теперь Кэри упорно напоминала самой себе, что Ингрид и Грете больше всего на свете была нужна их мама.
Но лучше от этого не стало.
Она снова подумала о том, что можно было бы побежать к Пэтти, и на воде они обе будут в безопасности, но языки пламени уже подкрадывались к ней, огонь разгорался все сильнее, поднимая густые клубы дыма. Странно, но запах был такой же приятный, как и от камина в городской квартире.
Кэри внезапно поняла, что если она не поторопится, то поджарится на этом огне заживо. Соревноваться с пожаром она уже не сможет.
Она начала осторожно опускать тело в трубу. Какое-то мгновение она удержалась, балансируя спиной и ступнями, опираясь о землистые стены шахты, но еще упираясь локтями в землю наверху, словно приклеилась к месту. Она боялась пошевелиться, но, наконец, потрескивание надвигающей стены огня заставило ее действовать. Когда из колодца виднелась только ее голова, она подтянула лианы и кустарники, загораживая ими вход в трубу.
Медленно, дюйм за дюймом, она начала опускаться в провал.
Она гнала от себя мысль, что приземлиться ей придется прямо на труп, а сконцентрировала внимание на спуске. Она легко находила опору для ног, но острая скала впивалась ей в спину и царапала ее до крови под легкой рубахой-хаки. Колени у нее начали трястись еще до того, как она опустилась в колодец, и теперь она могла заставить себя продолжать спуск, только отдавая себе спокойные приказания вслух.
Когда солдаты отступали от пылающего лагеря, сержант увидел, что одного человека не достает. Он допросил остальных.
Никто не пожелал ничего сообщить, но их, похоже, не удивило, что солдат пропал. Его деревня находилась отсюда всего в четырнадцати милях к югу, и он уже много недель жаловался на жизнь в казармах и армейскую дисциплину, совершенно ясно намекая на спокойную жизнь дома и занятия рыболовством. Каждую неделю из казарм кто-то сбегал, точно так же, как они сбегали с медных шахт, когда понимали, что работа стоит денег, но не стоит потери свободы.
Сержанту пришлось решать, оставаться ли и обыскивать джунгли, пытаясь обнаружить дезертира, или же продолжать поиск женщин в этом районе. До захода солнца оставалось чуть меньше часа.
Если бы солдат оказался ранен, они бы услышали его крики. Скорее всего, в этот момент он раздумывает, сколько «кина» он получит за винтовку, и что он сегодня будет делать вечером со своей подружкой.
Им отдали совершенно ясный приказ.
«Рядовой Нарок пропал, подозревается в дезертирстве», — сказал сержант. Они могли вернуться и продолжить искать его на следующий день, а этого времени Нароку вполне хватит, чтобы добраться до своей деревни.
Там они и заберут его. Иначе они будут вынуждены вернуться сюда и прочесывать джунгли. А провести ночь в джунглях не составит никакого труда для уроженца этого острова.
Пэтти напряженно всматривалась сквозь листву. Кроме угловатой вершины утеса, виднелось только море да небо. Две прозрачные голубые стихии, разделенные только линией чуть более глубокого голубого оттенка, теперь превратились в две темно-серые полосы с черной границей между ними.
За полтора часа до этого Пэтти видела, как над линией берега пронесся большой темно-зеленый вертолет, направляющийся к югу. Затем он пролетел обратно, но направлялся к северу, в сторону моря.
Пэтти опасливо посмотрела на небо. С ним творилось что-то странное. С тех пор как пролетел вертолет, на горизонте скопились низкие темные облака. Море приобрело теперь оттенок пурпурного грифеля в карандаше, а рваные волны вдали казались совсем черными. Невидимое солнце, которое уже успело скатиться за мыс, все еще сияло зловещим, но отдаленно-ясным светом. Свет казался резким и угрожающим.
Пэтти проверила веревку и подергала за концы двух бамбуковых подстилок. Когда над головой проворчал гром, Пэтти положила один из плотиков на корму и привязала его к транцу.
Шторм налетел на берег с неожиданной яростью. Вода захлестывала листву над ее головой.
Пэтти моментально вымокла, словно ее поставили под душ. Она схватила жестяной черпак и принялась изо всех сил вычерпывать воду. Она остановилась только на минуту, чтобы подползти к ящику на носу и вытащить оттуда бамбуковый сосуд для воды, чтобы использовать и его — как второй ковш. Затем она принялась вычерпывать воду обеими руками.
Шквал шумел у нее над головой, а Пэтти сгибалась под потоками дождя, с трудом переводя дыхание под таким потопом. Она лихорадочно старалась выливать воду из лодки, пока не поняла, что такое вычерпывание — дело столь же безнадежное, как и разговоры короля Канута, пытавшегося успокоить волны.
Дрожа, она перекинула конец ротанговой веревки через второй плотик и набросила его на себя, так что теперь две трети ялика оказались под бамбуковой крышей. Но подстилки не были водонепроницаемыми, и дождь просачивался сквозь щели, как струи горных потоков.
Когда спустилась ночь, Пэтти замерзла так же, как и промокла, словно плавала в море, вместо того чтобы подскакивать в лодчонке на волнах. Она подумала, не будет ли шторм бушевать всю ночь. Было очень даже похоже, что так. Она подумала о том, что будет, если она заснет? Тогда она не узнает, если лодка сорвется с привязи. Что же ей делать? Может, ей надо бросить ялик — подпрыгнуть и ухватиться за ветви над головой, вскарабкаться по суку, а затем пробраться к стволу? Или, может, ей надо рискнуть и остаться в лодке, где ее могло унести в море, где верткий ялик может зачерпнуть воду и затонуть!
Пэтти неохотно напомнила себе, что все их снаряжение для побега находится здесь, в лодке. С полным безразличием она с трудом натянула спасательный пояс.
Пэтти открыла глаза. Первой ее реакцией было удивление, почему она промокла до костей, и что это за плеск вокруг. Второй мыслью было облегчение. Она была все еще жива и все еще находилась в лодке — а лодка до половины была полна воды.
Шторм прошел.
Пэтти слышала, как мелкие волны успокаивающе плещут о борт ялика. Она почувствовала такое мирное покачивание под ней — словно кто-то качал колыбель. Она с трудом пошевелила левой рукой, решая во сколько лет может начаться ревматизм, и посмотрела на часы.
Восемь утра.
С той первой ночи в пещере она еще никогда не бывала так голодна. Онемевшими пальцами она развязала узел на ротанговой веревке, подняла измочаленную подстилку и выглянула наружу. Море все еще выглядело хмурым, небо казалось отсыревшим. Поднимавшиеся с обеих сторон утесы поблескивали, облитые водой, листья деревьев сияли, роняя капли. Устье речки все еще было в тени, но она видела, что солнце освещает листву, за которой виднеется голубое небо.
Пэтти глотнула солдатского рома и медленно прожевала ломтики копченой рыбы. Затем она справила нужду в ковш, вылила его и принялась использовать черпак по назначению.
Она чертовски надеялась, что остальные женщины уже направляются к ней.
Деревня Катанга находилась вдоль северного берега реки Катанга. Хижины, крытые листьями,
