друг другу какие-то бумаги. На голову над ними возвышался Костик. Бизнесмен. Партнер. Который верит. Твердо. Который еще и бетонщик.
Мы подъехали. На нас никто не обратил внимания, все были увлечены производственным спором. Это здорово напоминало сцену из какого-нибудь фильмеца советской эпохи, «поднимающего сложные моральные-этические проблемы в жизни молодого советского рабочего». У нас никаких сложных морально- этических проблем не было. По крайней мере, у меня.
Я приехал посмотреть на полы в блоке 'Б'.
Всего-то.
Потом один из прорабов (или бригадиров — я не знаю) увидел «форд». И что-то сказал Костику. Разумеется, он знал этот «форд». Костик обернулся. Спокойно так обернулся, солидно. Как и подобает бизнесмену. Как и подобает квалифицированному бетонщику. И даже сделал морду лица, которая должна означать: удивлен… приятно удивлен, Верочка… нет ли каких известий от Владика?
Есть у нас, господин бетонщик, известия от Владика. Есть.
Первой из машины вышла Вера, и Костик двинулся ей навстречу. А потом вышли мы с Князем. И Костик остановился.
А в глазенках метнулось что-то… Страх?
Наверно, страх.
А потом из машины выбралась Кэт.
И страх превратился в ужас. И респектабельное мурло закаменело.
Я подошел в упор и спросил:
— Где?
Он молчал… Интересно, скулила ли такса, когда они убили партнера? Нужно будет спросить у Кэт.
— Где блок 'Б', господин бетонщик?
— Там, — сказал он, но никакого направления не показал. Так и стоял столбом, опустив руки.
— А Казбек где? — спросил я.
— Не знаю… уехал.
— Понятно… Ну веди, хоть блок 'Б' посмотрим.
И мы пошли смотреть могилу Владика — блок 'Б'. Вера не пошла, осталась у машины. Зураба я попросил остаться тоже — присмотреть за Кэт. За славной радисткой Кэт. Конечно, она не тянула на «17. Блондинка. 90-60-90». Но Зураб кивнул молча и остался.
А мы с бетонщиком пошли смотреть блок 'Б'. Он шел впереди, я сзади. Он плелся как студень, шел, не разбирая дороги. По грязи, по лужам… Дорогущие ботинки шлепали, полоскались обшлага брюк.
Блок 'Б' оказался низким и гулким бетонным помещением. Совершенно пустым, безликим. Если бы я не знал, что этот блок стал могилой для человека, я бы просто заглянул внутрь — и вышел. Но теперь все в этой бетонной коробке носило иной смысл… Жалко ли мне моего одноклассника Владика Завьялова? Нет.
Нет, мне нисколько не жалко моего одноклассника Владика. Я всего лишь бывший мент. Черствый, бездушный мент. Стебок.
Мы вошли. Шаги гулко отдавались под низким бетонным сводом. В углу по стенке сочилась вода. Что будет в этом блоке? Гараж? Ремзона? Склад запчастей?… Я не знаю. Я знаю, что пока здесь могила садиста.
— Вот, — сказал Константин, остановившись в углу.
На бетонном полу выделялась «заплатка» размером полметра на полтора.
…Элитный дом… Наверное, это означает, что дом населяет элита нашего высококультурного города: ученые, архитекторы, писатели, мыслители.
— Элитный дом, — сказала Вера.
Я не стал уточнять, какого рода элита живет в доме. Элита как элита… Бляди как бляди, сказала Антонина, когда получила полста рэ на похмелку…
Мы вошли в подъезд с телекамерой над входом. Внутри, в застекленной будке, сидел охранник. Меня он изучил тщательно.
Я подмигнул… Охранника звали Витя.
В 1993 году Витя служил в ОМОНе. Ему вменяли 148-ю — вымогательство, но за недоказанностью Витек был оправдан. Брал его я и покойный нынче капитан Р. Я подмигнул, но Витек не ответил… А форма у него красивая, черная, с надписью «SECURITY» красным шрифтом в желтом круге.
Чистый, не изгаженный лифт с большим зеркалом плавно, быстро и бесшумно поднял нас на восьмой этаж. Вера открыла стальную дверь квартиры: входи. Я замешкался на секунду… Двадцать с лишним лет назад самая красивая девочка с дерзкими глазами открыла простеньким ключом картонную дверь двухкомнатной «хрущевки» и сказала: «Входи… мать на дежурстве, придет часа через два».
Я замешкался на секунду и вошел.
Вспыхнул свет, освещая просторный холл с зеркалом во всю стену, с изящными бра, с подвесным потолком, с… Зеркало отражало красивую с бледным лицом женщину в кожаном плаще стоимостью с новые «Жигули».
— Вот… здесь я живу.
Кухня тоже была просторной. Пожалуй, она вместила бы четыре кухни, вроде той, где мы пили чай с вареньем двадцать с лишним лет назад… нормальная элитная кухня.
— Выпить хочешь? — спросила Вера.
«Я тебя хочу», — хотел сказать я. Но не сказал. А сказал другое:
— Да, выпью.
Она открыла бар. Там много разных бутылок стояло. Они искрились, сверкали, разбрасывали разноцветные лучики…
Во, сказал Владик, виски!… Ну ты ва-а-ще стебок…
— Ты что предпочитаешь? Водку, виски, коньяк?
— Водку, — ответил я.
— Какую? — спросила она, не оборачиваясь.
— Все равно.
Она брякнула бутылками. Я подошел сзади… я подошел сзади и ощутил запах ее волос. Вера замерла… а я уже начал терять контроль над собой. Я хотел эту женщину двадцать с лишним лет… И хочу сейчас.
— Сергей, — сказала она тихо.
— Что?
— Нельзя… Нельзя, Сережа… не надо.
Она обернулась ко мне. Глаза оказались совсем близко. В них не было ничего от той девочки из десятого 'а'. Порыв ветра обрушился на окно кухни. Крупные капли зазмеились по стеклу… Этого я, разумеется, не видел — я ощущал спиной. И ветер, и холодный дождь, и тяжелое шевеление Финского залива.
Губы… вкус губной помады. Кажется, той же самой, что и двадцать лет назад…
Снова рванул западный ветер с Финского залива… Это бред! Жена небедного питерского бизнесмена из 2000-го года никогда не станет пользоваться помадой, которая годится для шестнадцатилетней школьницы из 79-го.
Губы… губы, губы! Вкус помады. И ветер с залива. Не слишком ли много для бывшего мента?
…Нельзя, Сережа… не надо…
Эти слова звучали в моей голове семь с половиной тысяч суток. А может быть, семь с половиной тысяч лет… Какая разница?
Я поднял ее на руки и понес в спальню. Рука с шорохом скользнула по капрону колготок… И этот звук тоже был ОТ-ТУДА, из моей юношеской катастрофы.
