Мы встали и направились к угловому столику, где Мэри, завидев нас, сразу отложила ноутбук.
— Угощайтесь.
Я точно знала, что в баре ничего подобного не продавали. Но стол Мэри ломился. Мидии, маслины, сыр с плесенью, орехи, фрукты…
— Что будете пить, девочки?
— А что есть? — влезла Кирка.
— Что хотите, то и будет.
Кирка заказала финскую водку, я — джин с тоником.
— Шотландский, — кивнула Мэри одному из своих прихлебателей. — «Гордоне».
Один к трем.
Уже через минуту на столике стояли высокие бокалы с напитками.
— А почему вы занимаете каюту на нижней палубе? — Я не могла понять, но эта женщина просто заинтриговывала. — Вы же вроде могли выбрать себе любую.
— Я, Светочка, люблю иллюминаторы: тогда полное ощущение, что ты на море. Ведь часть моих древних родственников пиратствовала у берегов Испании и Алжира. Так что у меня — морская душа.
А на верхних палубах — окна, как в поезде, мне же поезда не нравятся. А вам не нравится внизу? Я могу переселить вас наверх, в отдельную.
— Нет, нет, мне нравится с Кирой, — по-моему, я сказала это слишком поспешно, потому что Мэри в который раз снисходительно улыбнулась.
Кирка заказала еще одну рюмку. Я двинула ее под столом ногой, потому что она хмелела на глазах: подперла щеку рукой и зло смотрела, как ее любимый онколог в танце без зазрения совести лез носом в лифчик какой-то медички.
— Прекрати надираться! прошипела я.
— Отвяжись…
Мэри внимательно посмотрела на Киру.
— Да вы, Светочка, не волнуйтесь. Это дело — поправимо. — Она повернулась к одному из опекавших ее мужиков. — Принеси «синюю радиолу».
Мужик исчез, но через пару минут вернулся с маленьким флаконом. Почему «это» называлось «синей радиолой» я не поняла, потому что Мэри капнула в стакан с «росинкой» три коричневые тягучие капли. Над столом поплыл сладкий запах щербета. Перехватив мой испуганный взгляд, Мэри капнула три раза и в свой бокал, а потом, весело рассмеявшись, выпила его до дна.
— А теперь вы, Кира.
Кирке, по-моему, было уже все равно, что пить, и она быстро осушила свой стакан.
Все замолчали. Мэри смотрела на часы, а я на Киру. С коллегой на глазах вдруг стала происходить замечательная метаморфоза. Она подняла голову с подпиравшей ее ладони, встряхнула головой, дважды моргнула. Осоловевший было взгляд вдруг прояснился, глаза блеснули прежней веселостью.
— Я, кажется, задремала? — Кира одарила нас улыбкой-извинением.
— С тобой все в порядке? — Я все еще не верила своим глазам.
— Да, как будто и не бодрствовала всю ночь.
Я покосилась на окно. Было около пяти утра. Белая ночь разливалась над Ладогой. Светлое небо, светлая вода до горизонта, которого на самом деле не было видно вообще: небо совершенно непонятно в каком месте сливалось с прозрачной гладью. Через какое-то время, там, впереди, прямо из этой глади должны появиться первые скалы острова.
— А абстинентный синдром так же легко снимается? — услышала я свой собственный голос. — Из такого же пузырька?…
Мэри внимательно посмотрела на меня.
— Ну, не из такого… И не. так просто.
Поскольку отравление наркотиками и алкоголем — все-таки очень разные вещи.
Но — можно. Если никто не мешает.
— А — мешают?
— Конечно. Разные остепененные бездари от науки. Разные чиновники, севшие за взятки в высокие кресла. Да мало ли еще в жизни разных тупоголовых мужчин, не способных ни на что. Разве что стоять на пути всего нового. И — не пущать. Особенно если на их пути — женщина, особенно — если талантливая, умная и предприимчивая. Тут уж они не будут снисходительными. И про галантность свою фальшивую в момент забудут. Одного только эти глупцы не понимают: что на их оружие — есть оружие посовременнее, на их силу — сила еще более сокрушительная… На войне — как на войне.
Глаза Мэри сверкали. Она выплевывала эти гневные фразы, как будто действительно объявила половине рода человеческого войну не на жизнь, а на смерть.
Она была прекрасна в своем бешенстве.
Она была страшна.
Ложиться спать или уже бесполезно?
Теплоход стоял в ледяном крошеве возле скалистого берега, а солнце золотило на пригорках первые примулы, тянуло к небу другие, невиданные до этого первоцветы.
Такой май, говорят, бывает только на Валааме.
В динамике раздалось пение лесных птиц, где-то далеко кричали петухи. Это сейчас такая на теплоходах побудка — вместо идиотского «Подъем!».
Кирка, ушедшая в каюту за пару часов до меня, села на койке.
— Ты действительно себя хорошо чувствуешь? — Я все никак не могла прийти в себя от увиденного.
— Как никогда! Словно и мозги, и кровь мне прочистили.
Что— то слишком часто я слышу слово «кровь» в этой поездке.
— А что хоть ты чувствовала?
— Знаешь, даже не могу тебе объяснить… Как будто сон снился. Какой-то цветной, хороший. Люди какие-то возле меня. А вот о чем говорили — не помню.
Как за минуту все пролетело. Потом — вспышка, и я снова с вами за столом.
Я вспомнила, что «просыпалась» Кира от своей хмели действительно ровно минуту.
— На семинар пойдешь? — уточнила я.
— Еще чего! — фыркнула Кира. — Я и так знаю, что там будет. Будут обсуждать метадоновую программу. Кто-нибудь, как всегда, будет орать, что надо, мол, надо внедрять, что на Западе она давно действует, и очень эффективно. Другие будут топать ногами и кричать, что метадон — это наркотик, а лечить наркоманов наркотиками — нельзя… В общем, поорут и ни до чего не договорятся…
— Понятно, тогда и я не пойду. Ты мне уже и так все популярно объяснила.
Я надела шорты, кроссовки, куртку (именно такая экипировка как нельзя лучше подходит для третьей майской декады на Валааме) и сошла по трапу на берег.
…Как хорошо, что начальники из Агентства все-таки вытолкали меня в эту поездку. Пахло водой, снегом, солнцем, травой, шишками, корой, первыми листочками.
Я зажмурилась от солнца, просто захлебнулась от этого — из другой жизни — воздуха.
Да и сойти на твердую землю после палубы — тоже было очень приятно.
На взгорке, куда прямо, от трапа вилась широкая, вытоптанная еще с прошлого года тропинка, я заметила парня. Вернее, сначала я увидела лайку, скрещенную с дворнягой, а потом уже аборигена рядом.
Незнакомых собак я побаиваюсь, а потому остановилась, разглядывая ее хозяина.
Высокий, широкоплечий, с копной светлых волос. Лицо уже не по-весеннему бронзовое, от этого его синие от природы глаза казались просто фиалковыми. Нет, все-таки в этих сельских молодых мужичках что-то есть…
— Не бойся, Холм не кусается.
