— Светик — это же мой хлеб. Я отщелкал две пленки, сдал их в наше агентство, а уж купят снимки или нет — дело не мое. Я даже не знаю, вышли ли мои снимки сегодня в газетах.
Я положила перед ним две газетные вырезки.
— Да, моя работа. Особенно горжусь, что успел нажать на камеру, когда к тебе губер подошел. Смотри, как ты улыбаешься хорошо.
Тофик, как выяснилось, до этого ничего не знал о моих проблемах, а выслушав меня, лишь развел руками: извиняйте, мол…
— А негативы у тебя сохранились?
— Зачем тебе?
— Хочу посмотреть, кто на замытом фоне.
— Это я тебе и без негативов покажу, — и Абдуллаев «открыл» фото на компьютере.
Снимки сразу видоизменились. Теперь уже на них кроме нас с губернатором появились другие гости: вот художник-редактор с рюмкой водки в руке, вот — с заискивающей улыбкой — хозяйка Муза… А это кто? На обоих снимках на заднем плане стояла молодая девушка, зачарованно смотрящая прямо в объектив. Лицо ее показалось мне отдаленно знакомым, но — убейте меня! — я не могла вспомнить, кто это.
— А ты укрупнить можешь? — спросила я Тофика.
— Нет проблем. — И он начал виртуозно работать «мышкой». Однако при увеличении задний план расползался, и черты лица той девушки только расплывались. Ничего не получалось.
— Кого хоть идентифицируем? — наконец спросил Тофик.
— Не знаю, — расстроенно ответила я.
— Ну ты даешь, — обиженно сказал Тофик, — целый час ищем того, кого сами не знаем.
Однако мой коллега, видно, вошел в раж охотника и продолжал щелкать другими кадрами пленки.
Так мы проработали еще около часа, пока на одном из кадров не нашли то, что искали. На этом фото я тоже была, но как раз размытой, покидающей зал. Зато девушка, хоть и вполоборота, была видна достаточно четко. Мне хватило одного беглого взгляда… Батюшки!
— Аня! Соболина!
— Которая? — Тофик заглянул мне через плечо.
— Да вот же — Анька! — я ткнула пальцем в экран. — Но откуда она взялась на выставке? Я ее там не видела…
— Она там была всего минут десять, — как-то вдруг смутился Абдуллаев. — А ты так была увлечена собой в палантине…
— А ты знаешь нашу Анюту?
— Это не ваша Анюта, — снова смутился Тофик. — Это моя подружка. Оля. Она попросилась со мной на выставку. Девочка из провинции, ни разу не была на светском рауте.
— А чего так смущаешься, если подруга?
— Да понимаешь… Она еще маленькая. Ей только семнадцать в октябре исполнится. Ну так получилось, она живет у меня…
— Ну ты даешь.
— Да у нас, Света, все серьезно. Я жениться собираюсь. Вот тысячу долларов соберем и выйдем из подполья.
— А зачем вам эта тысяча?
— Тут, понимаешь, такая история вышла. Она приехала учиться в Питер, а у нее сумочку у рынка срезала. А эту тысячу у нее родители чуть ли не пять лет собирали… Я когда ее встретил, она аж сознание от слез теряла. Я ее подвести хотел, а ей и ехать-то некуда: в Питере только подруга матери, а Оля сказала, что, скорее, умрет, чем сознается в пропаже денег…
Смутные сомнения стали закрадываться в мою душу.
— А твоя Оля случайно не из Самары? Не Рожнова?
— Рожнова, — обалдел Тофик.
— А ты, стало быть, тот кавказец с рынка? Частный извозчик?
— Что ты обзываешься? — обиделся Тофик. — Знаешь, как у нас мало платят? Вот и приходится подрабатывать…
— Абдуллаев, да тебя убить мало!.. Из-за этой вашей тысячи долларов две женщины скоро в ящик сыграют. Дурак неумный! Соображать же надо!..
Мы еще минут десять переругивались, и Тофик пообещал мне, что лично, на правах жениха, позвонит Юлии Николаевне и Алле и во всем повинится за двоих.
Уходя, я последний раз глянула на монитор. Как все-таки эта Оля похожа на нашу Соболину. Уже собираясь закрыть файл, я заметила сбоку от Оли-Ани молодого человека, который, как я вспомнила, прятался в конце презентации от меня за колонной. Второй раз у меня возникло ощущение, что лицо его мне знакомо. Но думать над этим мне было уже не интересно. Оля нашлась!
За два дня ДО ЭТОГО…
Совет Парубка не дал результатов. Два дня я беспрерывно общалась с теми, кто видел меня на презентации. Я опросила с десяток людей. Все они выражали мне сочувствие по поводу случившегося, но все путались во времени. Одни уверяли, что будто бы им кажется, что я была на празднике с ними до утра («Ну как же, Светочка, мы еще пили с вами часа в три ночи на брудершафт»); другие помнили меня в самом начале праздника, еще до приезда губернатора; как и во сколько я уходила — не помнил никто.
Эти два дня я не появлялась в Агентстве, отключила мобильник, дома попросила маму не звать меня к телефону. Я даже не хотела думать о том, что происходило на работе.
Парубок тоже не объявлялся.
Вечерами я пыталась тщательно разобрать все мистические события минувших дней, но они рассыпались мозаикой, никак не желая складываться в единую логическую картину. Да и какая логика могла быть в том, что кто-то мечтал свести меня с ума…
В ТОТ день…
Наступила пятница. Я поняла, что не могу больше находиться в изоляции. Я злилась на Обнорского. Обижалась на бросивших меня Василису и Аську. Не понимала, почему не найдет меня Шах. Я должна была, наконец, выйти из подполья. И пусть меня уволят. Для себя внутренне я уже поняла, что после всего случившегося, после разговора с Соболиным вряд ли смогу работать в «Пуле». Сама не смогу. Но до этого я должна была встретиться и объясниться с Обнорским. Лично встретиться. И — без предупреждения.
С утра пошел мелкий дождь. Наступало самое противное для нас с Аськой время года. Еще торговали бабули у метро последними — до заморозков — георгинами. Еще квартиры и офисы хранили — до включенных батарей — тепло уходящего лета. Но небо уже затянуло обложным дождем. Август — не август, сентябрь — не сентябрь.
Вечером я натянула на себя джинсы, тонкий шотландский пуловер и поехала к дому Обнорского. Я буду стоять у этого подъезда, пока он не выйдет из своего джипа.
Итак, была пятница. Восемь вечера. Лил дождь. Я потеряла заколку от волос, и все прохожие, наверное, видели во мне облезлую кошку. Хотя когда-то один знакомый мне человек говорил, что под дождем я выгляжу, как лесная нимфа. Или — наяда?..
А вдруг он не приедет? А вдруг его вообще нет в городе? Я поняла, что встретиться неожиданно не получалось. Тогда я с сожалением набрала номер его мобильника.
— Андрей? Это Светлана. Нам обязательно нужно поговорить… Сегодня. Сейчас.
Андрей помолчал, а потом устало сказал:
— Ты ведь только что мне звонила: зачем повторяешься, я же все понял. Стой, как и стоишь, возле
