Купцов помотал головой, посмотрел на Петрухина. Дмитрий вздохнул и сказал:
— Тут мешков пятьдесят, товарищ прокурор.
— Пятьдесят два, — сказал Мамедов. — Все из Европы.
— Тьфу, — сказал Купцов. — Пятьдесят два! Вот непруха. В них можно всю шайку Али-бабы спрятать вместе с награбленными сокровищами.
— Слушай! Зачем говоришь: награбленное? За все деньги платил. У. е. платил, да? Я тебе все бумаги покажу.
— Засунь их себе в жопу, — произнес Петрухин и сел на мешки.
Было совершенно очевидно, что даже если наспех досмотреть пятьдесят два мешка ЭКСКЛЮЗИВНОГО СЕКОНД-ХЭНДА, то потребуется несколько часов работы. Тем более что почти наверняка это будет бессмысленная работа… Вообще-то пройтись «по закромам» дело весьма полезное. Люди ведь разные вещи хранят, и иногда обыск дает совершенно неожиданные результаты. В квартире одинокой пенсионерки, которая всю жизнь проработала на фабрике или в школе, вы ничего интересного не найдете — ни оружия, ни наркотиков, ни ядов, ни золотого песка, похищенного на приисках… А вот в квартире барыги, да еще и «кавказской национальности», всякое бывает. Анаша, та вообще очень часто встречается.
Купцов подмигнул Петрухину и сказал Мамедову строго:
— Если у вас, Мамедов, хранятся в квартире предметы, запрещенные к гражданскому обороту, я советую выдать их добровольно.
Этибар— оглы выкатил глаза еще больше и искренне ответил:
— Какие предметы, слушай? Сабля, да? Нет никакой сабля.
— Значит, сабля хранится у Андрея Русакова? — с другой стороны спросил Петрухин.
— У какого Андрея?
— С которым ты каждый месяц ездишь в Москву, — сказал Купцов слева.
— «Красный стрелой», — произнес Петрухин справа.
— Последний раз вы вместе ездили в Москву первого августа.
— В четвертом вагоне, занимая места пятое и шестое.
— А в июле вы ездили третьего числа.
— Опять же в четвертом вагоне, но занимали места одиннадцатое и двенадцатое.
— А возвращались четвертого июля в шестом вагоне на местах девять и десять, — сказал Купцов.
Партнеры располагались с двух сторон от азербайджанца, и на каждую реплику он вынужден был поворачивать голову то влево, то вправо.
— Ну! — сказал Петрухин. — Вспоминай, янычар ху…в! Быстро вспоминай своего кореша Русакова. Нас не колышет, что вы там в Москве крутите. Нам нужна сабля.
— Какой сабля?
— Кривой сабля, придурок… Башка рубить! — сказал Петрухин справа.
— Это твой телефон, Эдик? — спросил Купцов слева.
Мамедов, а он продолжать стоять посреди заваленной мешками прихожей с «дипломатом» и трубой в руках, посмотрел на телефон и ответил:
— Да, мой.
— Номер? — сказал Купцов требовательно, и Мамедов произнес семь цифр номера.
Петрухин тут же проверил — набрал их на своем мобильном, и мамедовский телефон отозвался. Петрухин удовлетворенно кивнул.
— Ну так вот, — сказал Купцов. — Завтра же я затребую в GSM распечатку всех твоих звонков… Ты видел, как легко мы проверили ваши железнодорожные поездки? А? Видел?… Так же легко я проверю все твои звонки и обязательно найду среди них звонки Русакову. Это очень легко сделать, Эдик. Очень легко. А тебя я все-таки закрою на десять суток… раз ты не хочешь нам помочь — посиди, Эдик, подумай.
Леонид раскрыл свою папку и извлек из нее пачку собственноручно изготовленных на компьютере казенного вида бланков — «постановления» на производство арестов и обысков. Все — с «печатями». На некоторых он, сознательно совершая грубейшую ошибку, нашлепал слово «Ордер». Никаких ордеров на арест в природе не существует, но немалая часть наших сограждан убеждена, что именно так и должен называться документ: «Ордер на обыск», «Ордер на арест»… Наверное, так страшнее. «Идя навстречу общественному мнению», Купцов изготовил несколько «Ордеров».
— Не хочу из-за Андрюшки в тюрьму, — сказал вдруг Мамедов.
С самого начала эта история выглядела классическим глухарьком. Но почему-то мне казалось, что мы сумеем найти Андрея. Уверенности не было… Ее, собственно, почти никогда нет, но мне все же казалось, что мы выйдем на Андрея. И вот наконец-то мы на него выйти. Если отбросить скромность, то следует признать, что сработали мы красиво. Здорово сработали — при минимуме информации вычислили «романтика» Андрюшу.
С минуты на минуту он должен был появиться. Мы сидели в очень уютном отдельном кабинете ресторана «Господин N» и ждали Русакова. Он должен был подойти еще минуту назад, но опаздывал.
Идея встретиться с Русаковым у «Господина N» появилась у меня… Ресторан принадлежал одному моему бывшему коллеге, который, возможно, в названии увековечил самого себя, так как фамилия у него начиналась на 'И', а сам он перешел из категории товарищей в категорию «господ»… Но Андрюша Русаков что-то запаздывал. Я посмотрел на торговца «эксклюзивным секонд-хэндом» Этибара-оглы. Неважно выглядел оглы, совсем неважно: бледный, осунувшийся… только усы висят черные, героические. Склонился над коньяком, уставился на незашторенный вход, ждет появления своего друга Андрея. С другой стороны стола сидел и дул пиво на халяву Димон. Четвертым за нашим шестиместным столом был бывший следак, а нынче хозяин ресторана, господин N. Он пил кофе.
Итак, идея встретить Русакова в ресторане принадлежала мне. Когда я поделился ею с Димкой, он спросил:
— Тебе это надо?
Я ответил: надо. Он тогда пожал плечами и сказал: ты — начальник я — дурак. Валяй, крути свое шоу… Он прямо так и сказал: ШОУ. А какое, к черту, шоу, если я человеку помочь хочу? Но Димка сказал: валяй, крути свое шоу. После этого я позвонил «господину N» и договорился, что он устроит мне отдельный кабинет. О чем речь? — сказал «господин N».
А уж после этого господин оглы позвонил господину Русакову и предложил встретиться у «Господина N». Андрей спросил: а зачем, мол? Оглы ответил: есть хорошее дело. — Хорошее? — Совсем хорошее, да. На пять тысяч баков. После этого Русаков сказа/г: готов хоть сейчас.
А после этого я сделал еще один звонок и…
…и вот наконец-то в зале появился Русаков Андрей Васильевич, уроженец славного города Дивово, последний романтик, с шейным платочком и сыпавший цитатами из запрещенного тогда Бродского. Впрочем, на этот раз платочка и Бродского не было. Равно как и сабельки второй половины восемнадцатого века. Был просто весьма элегантный и уверенный в себе Андрей Русаков. В демократическом сетчатом пиджаке «а-ля Собчак».
— Пригласи его сюда, — шепнул Димка Этибару-оглы.
Этибар поднял руку с перстнем на мизинце и помахал Русакову. Тот увидел и легко двинулся к нам. Еще несколько дней назад ни я, ни Димка знать не знали о существовании этого человека. Впрочем, тогда мы ничего не знали и о существовании Антона Старостина, Этибара-оглы, Анны Николаевны, которую брат зовет Нюшкой. Так же мы не знали и о существовании ее брата… да и о сабле с жемчужинами внутри клинка.
Русаков пересек зал и остановился у входа в кабинет. Он разглядывал нас внимательными серыми глазами. Казалось, он смотрит с иронией и уже догадывается о том, кто мы и зачем пригласили его сюда. Я понимал, что это не так, что, — почуяв опасность, он бы просто не пришел.
— Добрый вечер, — сказал Русаков, и Этибар-оглы вдруг закашлялся, подавившись коньяком.
