[13].
Числов заорал:
— В ружье! Нападение на комендатуру!
Не дожидаясь дублирующих команд от масхадовца-пэтэушника, Серега организовал оборону сам. Причем заставил стрелять и духов-ополченцев: нападение — оно и есть нападение, кто знает — кто напал?
Ополченцы, взрослые дядьки, все служившие в Советской Армии, растерялись и подчинились молодому летехе по не забытому еще уставу. Подчинились все, кроме одного, который обкурился анашой и сидел, раскачиваясь с передернутым автоматом, на топчане, время от времени причитая нараспев:
— Вах, как я люблю оружие!
Вот этот «любитель оружия» и был единственным, кто не стрелял…
Нападение отбили без потерь, а среди нападавших кое-кого почикали… Почти сразу потом вернулся федеральный комендант с дежурным взводом. А звали этого коменданта, в ту пору еще подполковника, — Примаков Александр Васильевич. Вот тогда они нормально и познакомились. Примаков просто поразился прыти и толковости молодого летехи…
…Комендант-чеченец вернулся под утро, долго зло молчал, потом позвал своего пэтэушного помощника в какой-то дом неподалеку — оттуда донеслась ругань, а затем раздались пистолетные выстрелы. Больше помощника никто не видел…
…Через две недели совместные комендатуры свернули. Журналист и поэт Александр Харченко писал о тех днях: «Давай, налей, комбат, по стопке водки. Уходим, огрызаясь, словно волки. Ни я, ни ты — не виноват…»
…После выхода из Чечни Сергей Числов был направлен в Псков, на должность командира разведвзвода… Через год стал старлеем и чуть позже — ротным. Так и не женился — подружек на ночь находил легко, но тяготиться их обществом начинал быстро. В девяносто восьмом Серега поступил заочно на юрфак — решил все-таки получить и университетский диплом, хотя злые языки говорили: мол, Числов себе запасной аэродром для близкого дембеля готовит. Жизнь шла, надо было как-то обустраиваться, надо было как-то перетаскивать в Россию своих из Еревана, где было совсем все плохо…
Снова в Чечню Сергея направили почти сразу после начала «второй войны». Его назначили заместителем командира усиленной шестой роты 102-го парашютно-десантного полка 76-й воздушно- десантной дивизии. Представлялся в Чечне по прибытии Числов как раз бывшему федеральному коменданту Аргунского района Примакову — уже полковнику.
И уже в Чечне Сергей получил капитана. Выписку из приказа о присвоении очередного воинского звания в роту доставил все тот же Примаков… Потом все завертелось, как в безумном калейдоскопе: «выходы», «выезды», «зачистки»… Числов чувствовал, что тупеет, что он способен на большее, что его потенциал не используется даже наполовину… А потом случился этот идиотский «выход» в квадрат 3844…
…Числов лежал в полутьме палатки, прихлебывал разведенный спирт и то ли вспоминал, то ли грезил о чем-то… Неожиданно полог отдернулся, и внутрь вошел Примаков.
Сергей на его появление отреагировал лишь легким поворотом головы, что было, конечно, не только нарушением устава, но и простым общечеловеческим хамством. Полковник некоторое время рассматривал лежавшего капитана, а потом негромко, но с характерным металлом в голосе скомандовал:
— Встать!
Числов несколько секунд не реагировал на команду, но затем все же завозился-засопел и встал, чуть покачиваясь и глядя в сторону. Примаков молча смотрел на него и, не дождавшись ответного взгляда, сказал:
—Да-а…
Они еще немного поиграли в молчанку, потом полковник тяжело сел на ту же самую койку, на которой совсем недавно сидел Рыдлевка. Числов остался стоять. На Примакова он по-прежнему демонстративно не смотрел.
Полковник достал из кармана сложенный рапорт Числова, который тот отдал Панкевичу, и шлепнул этой бумажкой себе по коленке:
— Прочитал я, Сережа, цидульку твою…
— Это не цидулька, товарищ полковник, а рапорт, — отреагировал наконец Числов, стараясь говорить внятно. Примаков грустно усмехнулся:
— Рапорта, товарищ капитан, пишутся без мата. И, кстати, подаются по команде, как положено.
— Я привык называть вещи своими именами, — угрюмо откликнулся капитан.
— Своими? — снова усмехнулся Примаков. — Тогда и получается не рапорт, а… письмо запорожцев турецкому султану. Ладно, садись, Сережа.
Числов сел. Полковник покачал головой:
— Было мнение тебя к ордену представить…
— Представьте лорда Джадда, — пробормотал Сергей прямо в свои ладони, куда он спрятал лицо. — Это его, по праву.
— Понятно, — кивнул Примаков. — Кто бы спорил. Лорд, правда, сам-то не в курсе. Стало быть, уволиться решил…
— Решил.
— Ну что же, ты — парень взрослый. Чем на гражданке займешься?
Числов неопределенно пожал плечами.
— Закончу юридический… Пойду в адвокаты в конце концов…
Полковник не смог сдержать скептической улыбки:
— В адвокаты — это хорошо. Их сейчас, как собак нерезаных. Думаешь, они тебя с распростертыми объятиями встретят?
— Как-нибудь да встретят… Надоело мне все… Я, Александр Васильевич, смерть много раз видел. Как и вы. Офицер должен спокойно относиться к возможности гибели, но — за Отечество, а не за эту московскую пидарасню. Не ради их каких-то бизнес-муток и капризов.
— Ты считаешь, мы здесь… ради них?
— А ради кого?
Примаков вздохнул, негромко, но очень тяжело:
— В государстве у нас, конечно, не все ладно. Но… Есть государство, а есть Россия. И ее интересы, кроме нас — так получается, защищать здесь некому.
— Я не курсант уже, товарищ полковник. Зачем вы мне политинформацию читаете?
— При чем здесь политинформация?! — Примаков вскочил, пометался немного по палатке и снова сел. — При чем здесь политинформация, если это — правда? И потом — может, что и изменится… Сейчас вот президентские выборы…
— Конечно, — без улыбки, устало кивнул Числов, — как Путин придет, так все и изменится. Через день.
— Перестань, Сережа! Он, между прочим, как только исполняющим обязанности президента стал, сюда, в Чечню, прилетел.
— Ага, — снова кивнул капитан, — ножиками именными награждал. Чтоб по телевизору показали.
— Ножиками — не ножиками, а, между прочим, в новогоднюю ночь прилетел, вместо того чтобы водку жрать… А через день, конечно, ничего не изменится. Строить — не ломать. Дров-то наломали — будь здоров. Разгребать все это говно будет нелегко. И Россия…
Числов поднял голову и, сверкнув глазами, перебил полковника:
— Александр Васильевич! Я Родину тоже люблю. Думал, что доказывать это уже никому не надо. Россия… Но ведь есть еще и моя собственная жизнь! И что же? Мне ее обязательно вот в такой убогости надо провести? Разгребая говно? Да еще не свое, а насранное богатыми жирными ублюдками? Увольте…
