предлог прекратить тяготивший его разговор.
— А что там это ваше карате? Чепуха! Я и кирпич разобью, и доску, была бы сила!
Рогов вытянул перед собой руки, сжал огромные с деформированными суставами кулаки. Геннадий успел заметить дрожь мощных пальцев.
— Только и сила уходит, тезка, вот что страшно. А если вся ставка на силу, а ее не станет — тогда что?
Со стороны шашлычной раздался пронзительный свист. Рогов сорвался с места и, спотыкаясь, тяжело побежал, удерживая равновесие неловкими взмахами рук.
Колпаков тоже вскочил, непонимающе глядел, как бывший чемпион пересек бульвар и влетел в двери банкетного зала, как через несколько минут вышел и пошел обратно, с усмешкой качая головой и отдуваясь.
— Вот дуролом! Спички у них закончились, так он меня позвал.
— Свистком?
— Это у нас уговор такой. Чуть что — свисток, и я тут как тут. Свист я хорошо слышу.
Рогов стоял вполоборота, тяжело дышал, вытирая несвежим платком вспотевшее лицо.
— А у официантов тоже не было спичек?
— Может, и были. Может, он показаться хотел — мол, сам Рогов у меня на свист прибегает. Дуролом!
Он не был обижен, только раздосадован как человек, зря выполнивший необременительную работу.
— Мне пора, Геннадий Иванович.
— Ясное дело. Со мной сейчас подолгу не разговаривают. Гуляй, тезка!
Рогов старательно сжал Колпакову кисть, демонстрируя, что есть еще порох в пороховницах.
— Только вот что, тезка… Ты не болтай, что Рогов по свистку бегает как цепной пес. И так брешут кто во что горазд. Лады?
Колпаков быстро шел прочь, чувствуя спиной тоскливый взгляд бывшего чемпиона и опасаясь, что он его окликнет. Но Рогов молча смотрел ему вслед.
Настроение было испорчено окончательно.
Откуда у блестящего чемпиона собачья покорность судьбе? И эта глупая отговорка — больше ничего не умею. Литинский тоже был чемпионом, он тоже жил боксом, а сейчас заслуженный тренер, уважаемый в городе человек. Представить его на побегушках у какого-то дельца совершенно невозможно! Что же случилось с Роговым? Алкогольная деградация, распад личности, усугубленный черепно-мозговыми травмами? Сколько раз он бывал в нокауте? А просто пропускал тяжелые удары? Литинский прошел через все это, но он никогда не пил. И никогда не делал ставку только на силу…
В кармане шуршала повестка, и без того нервозное настроение усугубила случайная ненужная встреча.
Колпаков нашел уединенную скамейку, сел, сконцентрировал внимание на выбранной точке асфальта и начал привычную формулу самосозерцания…
В суде пахло мастикой, архивной пылью, лежалыми бумагами и человеческим горем. В комнате для свидетелей ждали вызова человек пятнадцать, обсуждая вполголоса перипетии уголовных и гражданских дел.
— …Забор всегда стоял на одном месте, это после ремонта они столбы переставили, но не два метра, врать не буду…
— …Сама виновата — гуляла с кем ни попадя, даже домой приводила, вот и доигралась…
— …Будет хорошо вести — раньше выпустят, а станет кочевряжиться — еще добавят.
— …Двадцать лет как родные, стала бы я с них расписку брать…
— …Какой-никакой, плохой, дурной, пьяный, рази можно руку рубить? Это только басурманы ворам оттяпывали по локоть, по плечо, а у нас рази есть такой закон?
Пожилая морщинистая женщина в простецки повязанном платочке смахнула слезы.
— Отсидит, поумнеет, дак куда потом-то без руки? Новая небось не вырастет!
Ее не слушали — у каждого были свои заботы.
— Свидетель Пинкина, просьба пройти в третий зал, — сказал женским голосом динамик внутренней связи.
— Сейчас спрошу, есть такой закон — руки резать?
Она поправила платочек и, скособочившись, прошмыгнула в высокую полированную дверь.
Пинкина… И третий зал… Колпаков заглянул в повестку. Точно. Наверное, мать… Не в себе или со странностями, а может, от расстройства плела всякую несуразицу.
И снова накатило дурное предчувствие, появилось напряжение под ложечкой, он расслабился, задышал низом живота и отрешенно сидел до тех пор, пока динамик не назвал его фамилию.
И снова предчувствие не обмануло. Механически отвечая на вопросы о возрасте, семейном положении, месте жительства и работы, давая подписку, рассказывая о событиях давно забытого вечера, оглушенный Колпаков видел только скрюченного за массивным деревянным барьером ссохшегося человечка, которого ни в жизнь не узнал бы на улице, потому что у него была другая прическа, голос, а главное — сам он был другой, жалкий, со сморщенным лицом и уменьшившимся телом, ибо правый рукав пиджака, пустой и плоский, был зашпилен большой английской булавкой под мышкой.
Ужас, охвативший Колпакова при виде искалеченного им парня, вызвал тошноту и головокружение, он вспотел, речь сделалась убогой и косноязычной, он с трудом выдавливал слова, начисто забыв о необходимости самоконтроля.
— Не волнуйтесь, свидетель. — Судья сделал знак рукой, и миловидная девушка-секретарь поднесла Колпакову стакан воды.
Проявление заботы удивило, потому что он чувствовал себя преступником и ожидал, что вот-вот на него наденут наручники.
Напившись, Колпаков перевел дух, немного опомнился и включил механизм самоуспокоения. Хотя и с трудом, но удалось привести себя в норму, он закончил дачу показаний и, чтобы отвлечься, стал оглядывать почти пустой зал, избегая смотреть на скамью подсудимых.
— Какие есть вопросы к свидетелю?
У добродушного толстяка-прокурора вопросов не было, но адвокат — молодой человек, одетый подчеркнуто строго и старомодно, — уставил в Колпакова указательный палец.
— Вы спортсмен, тренер по карате, об этом писали в газетах, физически вы сильнее подсудимого… — Палец описал полукруг и снова обличающе устремился на Колпакова. — Почему вы не избрали такого способа задержания, который не связан с причинением телесных повреждений?
Колпаков вспомнил, что, поставив блок, подумал — все, дело сделано, но противника положено добивать, и он не смог остановиться… Или не захотел?
— Видите ли… — промямлил он. — Все происходило очень быстро… И потом нож…
— Но вы обладаете специальной подготовкой, отличаетесь завидным хладнокровием и отменной реакцией — об этом тоже писали, а мой подзащитный был нетрезв, заторможен и вряд ли представлял для вас серьезную опасность и мог напугать!
— Правильно! Зачем калечить? — выкрикнула Пинкина, и судья сделал ей замечание, но она не успокоилась. — Нету такого закона, чтоб руки обламывать!
— Скажите, вы могли обезоружить подсудимого другим способом? — продолжал адвокат. — Не причиняя существенного вреда?
— Дал бы в зубы — и все дела! — процедил подсудимый, сверля Колпакова ненавидящим взглядом. — Я еле на ногах стоял!
Судья постучал связкой ключей по столу.
— Не знаю… Одно дело сейчас обсуждать, другое — там…
— У подсудимого есть вопросы?
— Чего спрашивать! Ну ладно, тут я виноват, сам с ножом бросился, а в больнице? Этот бородатый коновал нарочно напортачил, все бандитом обзывал и в землю грозил вогнать… Жаль, нету его здесь, вот кому охота вопрос задать! Да хрен с ним, руку все одно не вернешь!
