…И, гордясь умом и знаньем,
Не умеет он порою
Отличить добро от зла.
Сразу оговоримся: Герман Вирт не был ни мистиком, ни оккультистом, хотя его очень часто причисляют именно к ним. Он не советовался с духами предков и не взывал к родовой памяти. Напротив, во всех своих исследованиях, так и не принятых, впрочем, официальной наукой, он использовал вполне научную методологию, поддерживал контакт с лингвистами и известными рунологами. Другое дело, что идеи, которым он стремился найти подтверждение, были, мягко говоря, несколько фантастичны. Однако, как писал Герман Раушнинг[67]: «Каждый немец стоит одной ногой в Атлантиде. Там он ищет лучшей участи и лучшего наследства». Излишний романтизм Германа Вирта, непозволительный для ученого, тем не менее вполне понятен. Так же как понятно и его открытое отвращение к деятельности Вайстора-Вилигута.
Есть и еще одна черта, отличавшая его от собратьев, изучающих и исследующих руны. Большинство из них были антисемитами и националистами. Герман Вирт тоже начинал с этих позиций, но затем во многом переменил свои взгляды и стал — как это ни удивительно — едва ли не противником гитлеровского режима. По крайней мере один из главных его постулатов — идея о расовом превосходстве немцев — легко опровергалась выкладками Вирта о присутствии арийской крови едва ли не в любом народе земного шара. За что, в принципе, он и поплатился, расставшись с весьма высоким постом и возможностью организовывать научные экспедиции практически в любую точку земного шара. Впрочем, все по порядку.
Герман Вирт родился в 1885 г. в Утрехте, в старой голландской семье с множеством старых традиций и с корнями, уходящими в прошлое минимум на полтысячелетия. Нельзя сказать, что он был националистом, скорее — патриотом своей страны. Собственно, именно патриотизм Германа Вирта и стал главной причиной его занятия рунологией. Началось все, как и у Гвидо фон Листа, с увлечения фольклором, изучения названий населенных пунктов, символов, которыми голландские крестьяне украшали свои дома. Постепенно увлечение переросло в нечто большее, и в возрасте 25 лет Вирт защитил диссертацию, посвященную народным крестьянским песням. Для того чтобы объяснить прослеживающиеся в разных песнях сходные сюжетные ходы, он выстраивает условную систему некой прамифологии, на основании которой и строилось все народное творчество. Система оказалась весьма правдоподобной и универсальной, и, попытавшись применить ее к народной культуре других европейских народов, Вирт с удивлением обнаружил: она и тут много что объясняет. Это не на шутку заинтересовало молодого ученого, и он распространил круг своих историко-этнографических интересов сперва на все германские земли, а потом и на весь мир. Потому что следы влияния некого сильного народа с богатой духовной культурой прослеживались практически везде. Вирт углубился в лингвистику и сравнительную антропологию, стал изучать данные, накопленные археологами, историками, этнографами. Он изучил в общих чертах более сотни древних языков, чтобы иметь возможность сравнивать их самостоятельно, не опираясь на чужие суждения. Результат этой колоссальной работы вызывал оторопь: на заре человечества как минимум у большой его части существовал единый протоязык, причем принадлежавший весьма развитой в духовном плане культуре. К концу 20-х гг. Герман Вирт систематизирует свои догадки настолько, что выпускает книгу под названием «Происхождение человечества». Естественно, что такого рода труд не мог не вызвать оживленного интереса в Германии, где национальный вопрос и поиски великих предков стали после поражения в Первой мировой своего рода идефиксом даже у самых здравомыслящих и рациональных людей. Эта книга тем более приходится ко двору, что в ней идет речь о легендарной прародине германцев — Северной Атлантиде, — как ее ни назови, хоть островом Туле, хоть Гипербореей. Именно оттуда, по мнению Германа Вирта, и распространилась духовная культура человечества, единая в своей структуре.
В принципе, такого рода утверждение вполне имеет право на существование, тем более что подтверждалось оно внушающими доверие выкладками о движении тектонических плит, в результате которого континент и правда мог погрузиться в пучины вод. Не меньшее впечатление производили и многочисленные цитаты из сакральных текстов разных народов, рассказывающие практически об одном и том же — гибели в океане некой древней прародины. Однако дальше шли утверждения настолько же неопровержимые, как и недоказуемые. Не то чтобы Герман Вирт ударился в визионерскую практику, просто он, поглощенный поиском ответов сразу на огромное число вопросов, сам не заметил, как принял собственное допущение за требующий доказательств постулат, и взялся описывать гиперборейскую культуру на основании своих исследований этнографических источников. В основе ее, как утверждал Герман Вирт, лежал годичный цикл. Причем упрощенный, такой, каким он выглядит в полярных условиях, когда полгода на земле властвует день, а полгода — ночь. Описание этой смены дня и ночи лежит, по его мнению, в основе практически любой религии, любого сакрального текста.
Однако причем тут руны? Все просто: рунические письмена, и в особенности рунические календарные круги, обнаруженные в Северной Европе, — это остатки гиперборейской праписьменности, следы, которые остались от единого протоязыка. Руны — это не искаженная латиница и не упрощенный вариант финикийского алфавита, а специальные знаки для записи закономерности природных и астрономических явлений, характерных для заполярного праконтинента. Некогда они были известны всем народам Земли, поэтому, напротив, латиница и финикийский алфавит, так же как шумерская клинопись или китайская и японская иероглифика[68], происходят от рун. Впрочем, сами священные письмена тоже сильно исказились с течением времени, однако истинные их очертания вполне можно восстановить.
Сделать это, по мнению Германа Вирта, было не столь ужи сложно, а результат принес бы прекрасные плоды — универсальный код, объединяющий культуры. Для того чтобы отыскать этот код, была проделана колоссальная по объему работа: в поисках изначальных гиперборейских символов сопоставлялись мифы, сюжеты и священные знаки десятков и сотен культур. При этом использовались не только современные этнографические и лингвистические разработки, но и результаты археологических исследований, описания петроглифов и наскальных рисунков, предпринимались попытки восстановить звучание давно исчезнувших мертвых языков.
Собственно, такая универсальность, подчас даже неразборчивость в используемых источниках, имела неприятную оборотную сторону. Дело в том, что Герман Вирт был готов черпать знания практически откуда угодно, вполне справедливо полагая: если ему и попадется некая фальшивка, подделка, то сделанные на ее основании выводы будут опровергнуты сами по себе, в ходе дальнейших исследований. Но большинство академических ученых, не обладавших настолько авантюрным складом характера, не одобряли подобного подхода и не принимали виртовских исследований всерьез. Последней каплей, окончательно подорвавшей его авторитет среди представителей официальной науки, было использование пресловутой «Хроники Ура-Линда».
«Хроника» представляла собой откровенную фальшивку. Обнаруженная в начале позапрошлого века, она представляла собой творение одного из романтиков-мистификаторов — изложение древнейшей германской истории, уходящей далеко за рамки официальной хронологии, вглубь тысячелетий. Как произведение фантастической литературы «Хроника», безусловно, прекрасна, но в плане историческом представляет собой кромешный бред, порожденный германским романтизмом и желанием автора если уж не отыскать исторические корни, то хотя бы сфабриковать их. В том, что подобное произведение вообще появилось на свет, нет ничего дурного и зазорного: если вспомнить российскую историю, подобных романтических мистификаций обнаружится масса. В конце XVIII—начале XIX в., когда у нас возникла мода на исторические литературные памятники, многие коллекционеры-дилетанты, стремясь поразить коллег по увлечению какой-нибудь редкостью и диковинкой, частенько фабриковали подделки, не слишком заботясь об их достоверности. Причем занимались этим не какие-то мелкие жулики, а те, кто мог позволить себе содержание коллекции старинных литературных памятников — рукописей и свитков, — представители знаменитейших дворянских фамилий. Речь ведь шла о банальном тщеславии, а не о наживе!
Автор «Хроники Ура-Линда» принадлежал к кругам немецкой или голландской культурной элиты:
