столом, раскладывая листки в определенном порядке, чтобы удобнее было разыскивать ссылки. В общей сложности сводки отражали сорок лет работы в реальном времени и относились к исследованиям проблем Породы. Числа говорили достаточно ясно: постоянное снижение эмоциональной связи с Доминарией и усиление темных… элементов.
— Есть доказательства? — поинтересовался Баррин.
Тимейн кивнул:
— В соседней комнате.
Там их ожидали несколько младших учеников. Подростки сторожили пожилого человека, нахмурившегося при виде Тимейна и хлестнувшего Баррина враждебным взглядом. Затылочная часть продолговатого черепа старика плавным изгибом сливалась со спиной.
— Это Рха-уд. Представитель Породы, выращенный в зоне быстрого времени.
Баррин понимающе кивнул. Вот откуда удлиненный череп. Экспериментируя, Гатха ввел в матрицы несколько не слишком значительных физических изменений. Детища его опытов отличались также враждебностью ко всему, так или иначе связанному с академией.
— Почему ты здесь, Рха-уд? — сочувственно спросил Баррин. — Тебя привели силой? — Маг старался не замечать обиженного взгляда Тимейна.
Рха— уд мотнул головой.
— Вот этот, — он снова качнул головой в сторону Тимейна, — сказал, что он может, сумеет помочь моей малышке. Она плохо ладит с другими. — Старик проглотил слюну. — Со всеми.
Маг не стал расспрашивать, опасаясь задеть достоинство собеседника.
— Будем надеяться, что сумеет, — коротко отозвался он.
Тимейн открыл маленькую коробочку, достал оттуда камень, переливающийся кобальтовым блеском и молочно-белыми прожилками. Кое-где искрились красные и зеленые включения неизвестных Баррину минералов.
— Камень Феллвара, — пояснил юноша.
Эта самородная горная порода обладала способностью направлять пять видов маны.
Прочитав заклинание, юный волшебник положил камень на стол, и тот покатился к Рха-уду. Перевернувшись раз, другой, он замер. Ученик мага поднял его и переложил поближе к одному из подростков, стоящему у стола. Феллварийский камень немедленно покатился к нему и явно не собирался останавливаться у края. Подхватив его уже в воздухе, Тимейн кивнул ребятам:
— Всем спасибо.
Подростки поднялись и вышли, захватив с собой Рха-уда.
— И что это доказывает, Тимейн? — Баррин замолчал, уверенный, что ученик захочет объясниться.
— Всего лишь маленькая демонстрация, — отозвался тот. — Камень катится все медленнее и делает меньшее число оборотов с каждым поколением. На дочь Рха-уда не пришлось и одного оборота. — Юноша спрятал камушек обратно в коробку. — Я воспользовался законом подобия. Если личность хранит воспоминания о землях Доминарии, эти воспоминания привлекают все, сходное с ними. Дерево реагирует на тех, кто любит природу, — зеленая мана. Горящий уголь или кусок обсидиана привлекается воспоминанием о горах красной маной. Поверь мне, наставник Баррин, представители Породы не связаны ни с одной частью Доминарии. Развиваясь в лабораториях ускоренного времени, где поколения меняются слишком быстро, они не успевают запомнить свой мир.
— Они не маги, — встревоженный Баррин спешно подыскивал возражения. — И если дело только в том, чтобы растить их за пределами…
— Связь личности с землей Доминарии — это не просто способность притягивать родственную ей ману, — снова перебил Тимейн. — Я берусь доказать, что эта связь прямо зависит от врожденной любви личности к окружающему ее миру. Насколько далеко в прошлом была нарушена эта связь, я не знаю, но моя теория предполагает, что необратимые нарушения могут возникнуть еще до рождения, при зачатии, или даже
Баррин не находил слов. Он стоял, уставившись на своего ученика и лихорадочно взвешивая последствия.
— Значит, все результаты нашей работы могут нести в себе врожденный порок? Это ты хочешь сказать?
Тимейн лишь кивнул. Маг перевел дух.
— Ладно, Тимейн. Ты меня убедил, но все равно все это придется перепроверить на разном материале, и я должен буду поговорить с Урзой.
Он знал, что мироходец не обрадуется, услышав о новых результатах и уничтоженных отчетах. Сам Баррин не стал бы терпеть такого наглого извращения истины, особенно там, где речь шла о человеческих жизнях.
При упоминании имени Урзы молодой волшебник вздрогнул:— Он скоро вернется на Толарию? Я слышал, он совсем недавно был здесь.
— Да, но у нас есть и другое неотложное дело. В своем роде забавно, насколько сходные трудности возникли у Карна.
Юноша опешил:
— У Карна? Это ему-то не хватает воспоминаний и эмоциональной привязанности?!
— У него прямо противоположные проблемы. Он страдает от
— И что предлагает Урза? Тимейн был явно озабочен. Баррин пожал плечами:
— Пока не знаю. Он просто сказал, что тут нужен «решительный подход». — Взглядом маг остановил готовое сорваться с губ ученика восклицание. — Я сказал тебе это потому, что нам с Рейни нужна твоя помощь. Может быть, пригодятся твои исследования эмпатии.
Тимейн снова сдержанно кивнул и взволнованно произнес:
— А если они не помогут?
— Тогда останется ждать решения Урзы Мироходца.
Просторную лабораторию опоясывала галерея, с которой ученики могли наблюдать за ходом работ. Несколько столов и полки с инструментами вдоль стен. Запах старого дерева, кожи и масла. На взгляд Рейни, здесь было слишком много места для такой простой операции. Кроме того, ее удивило отсутствие зрителей на галерее. Академия, как ни заняты были здесь в последние годы работой над Наследием, в первую очередь оставалась учебным заведением. Но сверху на нее смотрел один Баррин, и Рейни заподозрила, что ее муж отвадил праздных зевак ради спокойствия пациента. Она одобрительно кивнула.
Карн лежал на самом большом столе, головой к ней. Оторвав взгляд от галереи, Рейни нежно погладила могучее плечо серебряного человека.
— Все будет хорошо, — мягко пророкотал он.
Конечно же, Карн чувствовал ее волнение.
Из присутствовавших никто больше не нуждался в утешении. Урза, стоявший по другую сторону от стола, спокойно обсуждал с Гатхой тонкости применения транских металлов. Гатха казался поглощенным беседой, а о чем он думал на самом деле, угадать было трудно. Рейни подозревала, что его мысли далеки от проблем металлургии. Куратор явился по прямому приказу Баррина. Он помогал в разработке «клетки» и советовался с Урзой по поводу магических сторон ее применения.
«Пусть учится думать о тех, чьи жизни изменяет его работа», — как-то сказал Баррин жене, но оба сомневались, что такое возможно. Сочувствие было совершенно несвойственно Гатхе. Зато он уже два года не уставал жалеть себя, приставленного к «никому не нужной работе». Так он называл занятия с учениками и проверку старых отчетов. Баррин хотел твердо удостовериться, что нигде больше не случалось «отклонений от плана исследований». Гатха пытался жаловаться Урзе, но наткнулся на каменное молчание, а высшей инстанции для него не существовало.
Урза шагнул к столу и без предупреждения потянулся к замку на шее Прототипа. Даже Мироходцу
