сорочку. Его прикосновения не были похожи на любовную ласку, казалось, он задался лишь одной целью: как можно аккуратнее и осторожнее вымыть ее тело. Но когда, стащив сорочку, он увидел ее грудь, все его благие намерения рухнули. Голубые глаза Марка потемнели от страсти, а скулы заострились.
— Кажется, я забыл, как притягательно ты всегда действуешь на меня. Да, я столько раз раздевал и одевал тебя за время болезни, мыл и протирал, опускал в ванну с ледяной водой! Но теперь, когда ты в сознании, все кажется по-другому; я не могу оставаться спокойным, глядя в твои глаза. В них уже сквозит не усталость больного, а женское смущение. Это лишает меня равновесия. Не дергайся. Я должен старательно промыть каждую складочку твоего прекрасного тела.
Разбинтовав, он осторожно мыл ее живот, стараясь не задевать и не мочить ранки над левым боком. Закончив с животом, его рука с намыленной губкой скользнула ниже.
— Пожалуйста, не делай этого, Марк. Мне очень неудобно, и я не могу…
— Успокойся, кровотечение почти прекратилось. То, что сейчас, — это совершенно нормально и вовсе не означает, что не надо мыться. От прикосновения моих рук ты не умрешь. Пожалуйста, доверься мне.
Дукесса старалась увернуться от его пальцев, которые вдруг стали дрожать, дыхание ее заметно участилось, щеки порозовели, в глазах стоял немой вопрос. Марк с улыбкой подумал:
«Почему бы и нет?»
Его пальцы становились все более настойчивыми… Она столько страдала, разве он не в состоянии доставить ей немного удовольствия? Наконец ее тело прогнулось, и он закрыл ее рот своим. Сладострастный крик Дукессы прозвучал уже у него во рту.
— О, дорогой!
— Тише, Дукесса, я еще не успел вымыть твои очаровательные ножки.
Да, такое купание было у нее впервые в жизни. Под конец он заново перевязал Дукессу и натянул на нее свежую ночную сорочку.
— Перестань смотреть на меня, словно на какого-то нахала. Я твой муж, и твое тело принадлежит мне, прошу не забывать это. Я даже доктору Рейвну не позволил прикоснуться к тебе, он лишь смотрел на тебя голодными глазами и подсказывал мне, что нужно делать. Меня ты не должна стесняться, я запрещаю тебе это.
— Ах, Марк, но ведь тогда я была без сознания. Неужели ты не понимаешь, что такие вещи женщина всегда должна делать сама?
— Глупости, ты должна быть полностью открытой со мной. Почему ты этого не хочешь?. Посмотри только в зеркало. Твои щеки порозовели, и я знаю отчего. Причина этому — наслаждение, которое ты испытала благодаря мне. — Он помолчал, бросая на пол использованные полотенца, ее сорочку и бинты, потом снова повернулся к ней. Выражение его лица стало очень серьезным. — Раз ты моя жена, Дукесса, то должна говорить мне все, что думаешь и чувствуешь, ты не должна ничего утаивать от меня, касается это твоих дел или тела. Можешь кричать на меня, если тебе что-то не нравится, можешь ударить, только не копи в себе, говори все. Я хочу понимать тебя.
К его великому удивлению, она вдруг залилась слезами. Лицо ее при этом ничуть не изменилось, она даже ни разу не всхлипнула. Слезы спокойно выкатывались из глаз и сбегали по щекам.
— Ах, сердце мое, не надо плакать, умоляю тебя. Она отвернулась. Руки ее, лежавшие на груди поверх одеяла, сжались в кулачки. Марк протянул было руку, чтобы коснуться ее, но тут же отдернул.
— Ты знаешь, — сказал он после паузы спокойным проникновенным тоном, — я был большим дураком все это время. Может быть, тебе даже не стоило прощать меня, но ты делала это столько раз!
Он увидел, как напряглось вдруг ее тело, она застыла в ожидании. Ему все же удалось привлечь ее внимание, он знал это, хотя она даже не повернула к нему своего лица, только ждала.
— В Париже я готов был задушить тебя от ярости. Меня безгранично бесило то, что ты взяла дело в свои руки, не оставив мне выбора. Пожалуй, я даже отчасти упивался собственным унижением, которое позволяло мне быть несдержанным, извиняло мои дикие выходки. Я не мог поверить, что стал игрушкой в женских руках. Я говорил тебе странные вещи, у меня самого кровь стыла в жилах от этих слов и поступков. Знал, что разбиваю твое сердце, что раню тебя, но ничего не мог с собой поделать. Ты была дочерью своего отца, которому я уже не мог отомстить, потому что он находился в могиле, и я мстил тебе. Но будь снисходительна, постарайся еще один раз простить своего глупого мужа. Я хочу, чтобы у нас были дети. Мы наводним ими весь Чейз, который станет одной огромной детской. Это будут наши дети — твои и мои. Теперь твой отец перестанет стоять перед нами и нашим будущим.
Она медленно повернула к нему лицо, потом подняла руку и коснулась кончиками пальцев его щеки.
— Ты и в самом деле захотел иметь наследника? Мальчика, который станет следующим графом Чейзом? В котором будет течь твоя и моя кровь, а следовательно, и кровь моего отца?
— Да. И он не должен быть одинок. Мы дадим ему братьев и сестер.
— Но почему? Что с тобой случилось, Марк? Ты почувствовал жалость ко мне из-за того, что я потеряла ребенка?
— Да, конечно. Но это не главная причина.
— Тогда в чем же дело?
— Я люблю тебя так, как только может мужчина любить женщину. Я никогда не думал, что способен на такое. Пусть больше не будет недоверия между нами, настороженности и враждебности. Я не хочу, чтобы ты боялась и дрожала, не зная, какого следующего шага можно от меня ожидать. Если в будущем я когда- нибудь обижу тебя, можешь не тратить время на хлыст, уздечку или ботинок, а сразу огреть меня кочергой от камина. Я люблю тебя. Устраивает такое объяснение? Ты веришь мне, простишь меня?
Возникла пауза. На какой-то момент ему показалось, будто вернулась та, прежняя Дукесса, молчаливая, отстраненная, замкнутая. Она напряженно и внимательно изучала его. Как он ненавидел это. Пусть кричит и дерется, только не эта неподвижная маска.
— Я готов даже позволить этому проклятому юному Рейвну быть твоей акушеркой, хотя и ненавижу, когда он прикасается к твоему телу. Ну же, посмейся надо мной, скажи, сделай что-нибудь, только не молчи. Лучше ударь меня!
— Пожалуй, я еще успею как следует стукнуть тебя в следующую среду или пятницу, а пока… Марк, повтори еще раз, кажется, ты говорил что-то интересное.
— Я говорил, что люблю тебя и не доверяю этому юнцу Рейвну. Придется нам женить его, чтобы как-то отвлечь от тебя.
Она звонко рассмеялась, и он, нежно целуя ее в губы, почувствовал, как теплая волна разливается по телу, будто он сделал хороший глоток крепкого бренди — Ах, Марк, возможно, я люблю тебя еще с тех пор, когда даже не знала, что это такое. Да, я заставила тебя жениться на мне, но не только для того, чтобы восстановить попранную справедливость, исправить вред, причиненный тебе моим отцом, я желала тебя, мне было необходимо, чтобы ты стал моим мужем. Боже, как ты был жесток со мной! Я думала, мне уже никогда не удастся изменить это. И все же я была рада, что этим американским Уиндемам уже не удастся подцепить то, что по праву принадлежит тебе — То, что принадлежит нам, нашему сыну и сыновьям его сыновей, и так до бесконечности. Поэтому ты и пришла ко мне в спальню…
— Ax, Марк, но я даже не представляла, как прекрасно то, что происходит между мужчиной и женщиной, как мне хорошо может быть с тобой.
— Но кажется, тебе не очень понравилась наша первая брачная ночь. Зачем же ты приехала сюда, в Чейз, и заняла спальню графини?
— Чтобы свести тебя с ума от вожделения, чтобы ты дрожал от него еще сильнее, чем Джордж Рейвн, глупый мужчина! Хотя, чтобы добиться этого, мне надо еще многому учиться.
— Когда ты выздоровеешь и снова начнешь петь и танцевать, я стану самым прилежным учителем, какого ты только сможешь отыскать во всем Йорке, нет, к черту, во всей Англии!
Она улыбнулась ему, и теперь в ее улыбке не было и тени горя и разочарования. Это была счастливая блаженная улыбка любящей и любимой женщины.
— Дукесса, ты помнишь, как я говорил тебе, что хочу, чтобы между нами отныне не было секретов. Начиная с этого момента, ничто не должно стоять между нами, договорились?
Наклонив к нему голову, она молча провела пальцами по его лицу. А он-то надеялся, что она
