Анна Ахматова, Из «Записных книжек»* * *Подошла. Я волненья не выдал,Равнодушно глядя в окно.Села, словно фарфоровый идол,В позе, выбранной ею давно.Быть веселой – привычное дело,Быть внимательной – это трудней…Или томная лень одолелаПосле мартовских пряных ночей?Утомительный гул разговоров,Желтой люстры безжизненный знойИ мельканье искусных проборовНад приподнятой легкой рукой.Улыбнулся опять собеседникИ с надеждой глядит на нее…Мой счастливый, богатый наследник,Ты прочти завещанье мое.19 июля 1914, Слепнево* * *Я не любви твоей прошу.Она теперь в надежном месте…Поверь, что я твоей невестеРевнивых писем не пишу.Но мудрые прими советы:Дай ей читать мои стихи,Дай ей хранить мои портреты —Ведь так любезны женихи!А этим дурочкам нужнейСознанье полное победы,Чем дружбы светлые беседыИ память первых нежных дней…Когда же счастия грошиТы проживешь с подругой милойИ для пресыщенной душиВсе станет сразу так постыло —В мою торжественную ночьНе приходи. Тебя не знаю.И чем могла б тебе помочь? От счастья я не исцеляю.20 июля 1914, СлепневоБЕЛЫЙ ДОММорозное солнце. С парадаИдут и идут войска.Я полдню январскому рада,И тревога моя легка.Здесь помню каждую веткуИ каждый силуэт.Сквозь инея белую сеткуМалиновый каплет свет.Здесь дом был почти что белый,Стеклянное крыльцо.Столько раз рукой помертвелойЯ держала звонок-кольцо.Столько раз… Играйте, солдаты,А я мой дом отыщу,Узнаю по крыше покатой,По вечному плющу.Но кто его отодвинул,В чужие унес городаИли из памяти вынулНавсегда дорогу туда… Волынки вдали замирают,Снег летит, как вишневый цвет…И, видно, никто не знает,Что белого дома нет.Июль 1914, Слепнево* * *Бесшумно ходили по дому,Не ждdали уже ничего.Меня привезли к больному,И я не узнала его.Он сказал: «Теперь слава Богу, —И еще задумчивей стал. —Давно мне пора в дорогу,Я только тебя поджидал.Так меня ты в бреду тревожишь,Все слова твои берегу.Скажи: ты простить не можешь?»И я сказала: «Могу».Казалось, стены сиялиОт пола до потолка.На шелковом одеялеСухая лежала рука.А закинутый профиль хищныйСтал так страшно тяжел и груб,И было дыханья не слышноУ искусанных темных губ.Но вдруг последняя силаВ синих глазах ожила:«Хорошо, что ты отпустила,Не всегда ты доброй была».И стало лицо моложе,Я опять узнала егоИ сказала: «Господи Боже,Прими раба Твоего».Июль 1914, Слепнево* * *Был блаженной моей колыбельюТемный город у грозной рекиИ торжественной брачной постелью,Над которой держали венкиМолодые твои серафимы, —Город, горькой любовью любимый.Солеёю молений моихБыл ты, строгий, спокойный, туманный.Там впервые предстал мне жених,Указавши мой путь осиянный,И печальная Муза моя,Как слепую, водила меня.Июль 1914, Слепнево
Тверь, Общий вид…Лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба, хлеба… Там я написала очень многие стихи «Четок» и «Белой стаи»…
Я носила тогда зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев. В моей комнате (на север) висела большая икона – Христос в темнице. Узкий диван был таким твердым, что я просыпалась ночью и долго сидела, чтобы отдохнуть… Над диваном висел небольшой портрет Николая I: не как у снобов в Петербурге – почти как экзотика, а просто, серьезно по-онегински («Царей портреты на стене»). В шкафу остатки старой библиотеки, даже «Северные цветы», и барон Брамбеус, и Руссо. Там я встретила войну 1914 года.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек» ТОТ АВГУСТ, КАК ЖЕЛТОЕ ПЛАМЯ
Марк Шагал. На носилках. 1914 г.ИЮЛЬ 19141Пахнет гарью. Четыре неделиТорф сухой по болотам горит.Даже птицы сегодня не пели,И осина уже не дрожит.Стало солнце немилостью Божьей,Дождик с Пасхи полей не кропил.Приходил одноногий прохожийИ один на дворе говорил:«Сроки страшные близятся. СкороСтанет тесно от свежих могил.Ждите глада, и труса, и мора,И затменья небесных светил.Только нашей земли не разделитНа потеху себе супостат:Богородица белый расстелетНад скорбями великими плат».2Можжевельника запах сладкийОт горящих лесов летит.Над ребятами стонут солдатки,Вдовий плач по деревне звенит.Не напрасно молебны служились,О дожде тосковала земля:Красной влагой тепло окропилисьЗатоптанные поля.Низко, низко небо пустое,И голос молящего тих:«Ранят тело твое пресвятое,Мечут жребий о ризах твоих».20 июля, СлепневоДень начала первой мировой войны Анна Ахматова запомнила на всю жизнь
ПАМЯТИ 19 ИЮЛЯ 1914Мы на сто лет состарились, и этоТогда случилось в час один:Короткое уже кончалось лето,Дымилось тело вспаханных равнин.Вдруг запестрела тихая дорога,Плач полетел, серебряно звеня…Закрыв лицо, я умоляла БогаДо первой битвы умертвить меня.Из памяти, как груз отныне лишний,Исчезли тени песен и страстей.Ей – опустевшей – приказал ВсевышнийСтать страшной книгой грозовых вестей.10 июля 1916, Слепнево
Ммориальная ахматовская комната в слепневском доме, открытая в июне 1987 года. (Дом перевезен в село Гарадищи в 1935 г.)В слепневском доме стоял плач. Анна Ивановна, рыдая, убеждала сына: Коля как главный кормилец в семье и к тому же белобилетник, медицинской комиссией от мобилизации освобожденный, не должен идти на войну, а Николай твердил, что запишется добровольцем. Левушка, испуганный, почему все плачут – и баба Аня, и мама Аня, и тетя Саша, жался к отцу: Николай Степанович держался так, как будто ничего не произошло. Через неделю, неделю отсрочки Анна Ивановна с помощью внука выплакала-таки у сына, молодые Гумилевы уехали. Николай Степанович, проявив чудеса изобретательности (в первые дни войны освобожденных медкомиссией еще браковали), поступил добровольцем и именно туда, куда хотел: рядовым в лейб-гвардии Уланский полк.
Николай Гумилев. 1914 г.Первый год войны сблизил супругов Гумилевых. Анна Андреевна писала мужу на фронт ласковые письма. А также стихи, обещая:
* * *Будем вместе, милый, вместе,Знают все, что мы родные,А лукавые насмешки,Как бубенчик отдаленный,И обидеть нас не могут,И не могут огорчить.Где венчались мы – не помним,Но сверкала эта церковьТем неистовым сияньем,Что лишь ангелы умеютВ белых крыльях приносить.А теперь пора такая,Страшный год и страшный город.Как же можно разлучитьсяМне с тобой, тебе со мной?Весна 1915, Петербург
А. Ахматова и Н. Гумилев с сыном Львом. 1915 г.Она даже проводила мужа до Новгорода, где был расквартирован Уланский полк.
* * *Пустых небес прозрачное стекло,Большой тюрьмы белесое строеньеИ хода крестного торжественное пеньеНад Волховом, синеющим светло.Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,Кричит и мечется среди ветвей,А город помнит о судьбе своей:Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.Сентябрь 1914* * *Был он ревнивым, тревожным и нежным,Как Божие солнце, меня любил,А чтобы она не запела о прежнем,Он белую птицу мою убил.Промолвил, войдя на закате в светлицу:«Люби меня, смейся, пиши стихи!»И я закопала веселую птицуЗа круглым колодцем у старой ольхи.Ему обещала, что плакать не буду,Но каменным сделалось сердце мое,И кажется мне, что всегда и повсюдуУслышу я сладостный голос ее.Осень 1914* * *Божий Ангел, зимним утромТайно обручивший нас,С нашей жизни беспечальнойГлаз не сводит потемневших.Оттого мы любим небо,Тонкий воздух, свежий ветерИ чернеющие веткиЗа оградою чугунной.Оттого мы любим строгий,Многоводный, темный город,И разлуки наши любим,И часы недолгих встреч.Сентябрь 1914, Петербург
Слдат и его жена. 1914 г. Рис. Марка Шагала.* * *Земная слава как дым,Не этого я просила.Любовникам всем моимЯ счастие приносила.Один и сейчас живой,В свою подругу влюбленный,И бронзовым стал другойНа площади оснеженной.Зима 1914* * *Вечерний звон у стен монастыря,Как некий благовест самой природы…И бледный лик в померкнувшие водыСклоняет сизокрылая заря.Над дальним лугом белые челныНездешние сопровождают тени…Час горьких дум, о, час разуверенийПри свете возникающей луны!<Декабрь> 1914
Н. Гончарова. Град обреченный. 1914 г. Литография из серии «Мистические образы войны».* * *Покинув рощи родины священнойИ дом, где Муза Плача изнывала,Я тихая, веселая, жилаНа низком острове, который, словно плот,Остановился в пышной невской дельте.О, зимние таинственные дни,И милый труд, и легкая усталость,И розы в умывальном кувшине!Был переулок снежным и недлинным.И против двери к нам стеной алтарнойВоздвигнут храм Святой Екатерины.Как рано я из дома выходила,И часто по нетронутому снегуСвои следы вчерашние напрасноНа бледной, чистой пелене ища,И вдоль реки, где шхуны, как голубки,Друг к другу нежно, нежно прижимаясь,О сером взморье до весны тоскуют, —Я подходила к старому мосту.Там комната, похожая на клетку,Под самой крышей в грузном, шумном доме,Где он, как чиж, свистал перед мольбертомИ жаловался весело, и грустноО радости небывшей говорил.Как в зеркало, глядела я тревожноНа серый холст, и с каждою неделейВсе горше и страннее было сходствоМое с моим изображеньем новым.Теперь не знаю, где художник милый,С которым я из голубой мансардыЧерез окно на крышу выходилаИ по карнизу шла над смертной бездной,Чтоб видеть снег, Неву и облака, —Но чувствую, что Музы наши дружныБеспечной и пленительною дружбой,Как девушки, не знавшие любви.1914 – <Март> 1915* *
