Берлинской стены, огромное лоскутное одеяло в память о жертвах СПИДа — Карен все это должно повергнуть в изумление. А дальше — настает черед крэка. За ним идут клонирование, жизнь на Марсе, застежки-липучки от Велкроу. Чарльз и Диана. Косметика МАК. Представить только — въехать во все это за короткое время.
Несколько часов Карен просидела с Пэм над журналами мод; Венди не могла нарадоваться, глядя на них, — совсем как в старые добрые времена. Ложка меда — хоть какие-то добрые вести.
— Знаешь, Карен, какая теперь еда стала? Что ты, просто чудо! Году в восемьдесят восьмом все как-то резко изменилось к лучшему, — говорит Пэм, и у Карен текут слюнки от желания попробовать все эти новшества: текс-мекс — техасско-мексиканскую кухню, луизианскую, тайскую, нувель, японскую, фьюжн, калифорнийскую… Суши, пицца-гурмэ, соевые хот-доги, фахитас, ароматизированные холодные чаи и — главное — обезжиренное все-все-все.
А где-то в глубине памяти у Венди ждет своего часа воспоминание о непонятных, синхронных героиновых кошмарах Пэм и Гамильтона. Сестра показала ей кассету со стереоснами и две идентичные ленты самописцев, регистрирующих токи мозговой деятельности. Теперь перед Венди встали одновременно две медицинские загадки. Она решает до поры до времени припрятать кассету. Пэм и Гамильтон даже не в курсе, что эта запись существует.
Сейчас важнее другое — чтобы Карен могла поскорее перебраться домой, подальше от общественного внимания.
Меган нравится ходить к маме в больницу и помогать ей разрабатывать руки, ноги, пальцы. Ей никогда еще не приходилось помогать кому-либо, и теперь она ощущает себя так, словно, открыв дверь собственной комнаты, обнаружила за порогом большой новый дом со множеством комнат, которые еще только предстоит осмотреть и обследовать.
Меган очень рада тому, что у Карен прекрасное чувство юмора, что хоть она физически и старше, но фактически — они примерно одного возраста.
— Меган, слушай, вот смотрю я телевизор и вижу, что все девушки, которых показывают, одеты как-то… ну…
— Как шлюхи?
— Это ты сказала, не я.
— Это Лоис так говорит, — хихикает Меган. — Лоис, она ведь из другой эпохи, когда женщине полагалось быть подстилкой. Мы теперь одеваемся так вызывающе, чтобы показать, что мы не боимся мужчин, что мы сильнее их. А у вас разве не так было?
Карен вспоминает свои подростковые годы.
— Да нет вроде. По-моему, мы считали себя равными парням, но чтобы казаться сильнее… нет, такого не было.
— Вот-вот, в этом-то вся и разница. Ничего, скоро ты у нас в спортзал пойдешь.
— Ой, боюсь, далеко мне еще до этого.
— Да брось, мама.
Меган нравится называть Карен мамой. Она произносит это слово с особым пылом, словно каждый раз легонько пиная Лоис.
А Карен и сама не нарадуется тому, что Меган — такая бунтарка, что она осмеливается перечить Лоис. У самой Карен никогда не хватало на это духу. А еще Меган обижена — на Ричарда, на родителей Карен, на весь мир. А Карен сердится на Ричарда за то, что тот не приложил достаточно усилий, чтобы помочь воспитать Меган. Придется теперь что-то нагонять, что-то переделывать. Карен злится и теряется, находит решение и снова заходит в тупик. Новый мир лежит перед нею, как открытый сундук с сокровищами, как стая птиц над Африкой, как тысяча телевизоров, одновременно показывающих каждый свое.
Венди думает о Карен. Как и следовало ожидать, она стала новостью номер один по всему миру. Медицинский курьез, статья в разделе «Сплетни и домыслы», приманка на обложке бульварной газеты. Правда, единственная фотография Карен, доставшаяся журналистам, — это ее снимок из выпускного альбома. Ни одной фотографии Карен в ее теперешнем состоянии журналистам сделать не удалось; ее портрет после выхода из комы стал своего рода золотым руном для аргонавтов желтой прессы. Были попытки подкупить родственников, Венди делали выгодные предложения французские фоторепортеры, Лайнусу — немцы. Вот ведь наглость какая! Карен и в добрые-то времена всячески избегала попадать в кадр, а снимать ее в таком виде, как сейчас, было бы просто издевательством.
Друзья и родственники хотят защитить Карен и ее чистоту от жесткости современной жизни, оградить ее от тех перемен, что произошли в мире за время, которое она провела в коме. Ее чистота — это своего рода образец, по которому можно измерять степень пресыщенности и испорченности мира. А он, этот мир, очень жесток. Он не терпит простодушия и свободного, ненапряженного состояния.
А еще мир жаждет видеть фотографии Меган — девочки, которая встретилась с мертвой матерью. Школьные друзья Меган не столь щепетильны, и десятки ее фотографий красуются в газетах и журналах. То она «Потерянное дитя», а то и вовсе «Родившаяся от покойницы».
Особенно усердствуют в желании заполучить эксклюзивное интервью с Карен некоторые американские агентства. Предлагают они за это дело немалые суммы, да и последующая известность позволит кое-что заработать.
— Может быть, попозже, Ричард, но не теперь.
Карен недоговаривает. Она не говорит Ричарду о том, что ждет новостей, готовых вот-вот обрушиться на нее, но пока лишь угадывающихся где-то у кромки горизонта. Что это будут за новости? Откуда? Оттуда, где она пробыла все эти годы. Послание с той стороны. Ей нужно дождаться подходящего момента, чтобы правильно понять это послание и безошибочно распорядиться им.
18. Крайняя телесная недостаточность
Меньше чем через две недели Карен перевозят домой, на Рэббит-лейн. Она поправилась еще на два фунта. Лоис меняет ей памперсы и разглядывает их содержимое так, словно ее дочь — какая-нибудь китайская императрица и в узорах на внутренней поверхности ее подгузников следует искать сокровенное знание.
— Мама, ну хотя бы не при мне. Пожа-а-алуйста!
— Доктор Менгер говорит, что на той неделе уже можно будет попробовать давать тебе твердую пищу.
— Гы-гы-гы, как же.
— Девушка, ваша ирония абсолютно неуместна.
Оказавшись дома, Карен одновременно обрадовалась и пришла в уныние из-за отсутствия каких бы то ни было перемен — та же мебель, те же совы, остальные безделушки, те же ковры, украшающие дом. Единственным свидетельством того, что время все-таки движется, оказывается комната Меган (когда-то бывшая в распоряжении Карен): постеры с незнакомыми поп-звездами, судя по всему, специально создающими себе такой имидж, чтобы доводить до ручки старшее поколение, странная одежка, разбросанная повсюду, да еще заказанная в мастерской деревянная вывеска, гласящая: «Территория Меган».
Ричард проводит невообразимое количество времени в новой комнате Карен — вечно пустовавшей «берлоге» Джорджа. Спит он на полу, у кровати Карен, иногда — рядом с ней на кровати. Судьба вернула их к той точке, с которой они собирались шагнуть в жизнь еще в юности. У них мгновенно восстановился свой язык, на котором они общаются наедине. А врозь им, кстати, уже становится порядком неуютно — появляется знакомое сладкое томление… В общем, они с радостью обнаруживают, что влюбились друг в друга заново.
— Я выгляжу как те дети, в пользу которых организуют сбор средств на телемарафонах, — говорит
