«Ах вот как, Дженни! Ну все, ты мне больше не подруга. Лучший день в моей жизни так охаять! А главное — назавтра же мы гуляли вместе, и ты вела себя так, словно и не ты написала эту гадость в своем дневнике».
Меган тяжело вздыхает.
— Как я по тебе скучаю, Дженни.
Стена комнаты вдруг загорается золотистым светом, и из зеркала появляюсь я.
— А, — говорит Меган, — это ты.
— Теплый прием, ничего не скажешь. Можно подумать, к тебе каждый день гости с того света являются, да еще и не по одному.
— Пошел ты… Ты, скорее всего, даже не настоящее привидение. Так, отребье какое-нибудь. Продукт глубокой переработки желудочно-кишечного тракта. Леший, может быть, или домовой.
— Я — домовой? Думаю, что нет.
— Ладно, иди отсюда. Катись, Каспер, сделай детям ручкой.
— Чем это я тебе не угодил?
— Слушай, если ты такой важный, такой настоящий призрак, так вытащи меня из этой задницы, перенеси куда-нибудь, где получше.
— Я не могу этого сделать.
— Ну конечно, я же говорила. Леший ты, вот кто. Давай, мотай отсюда, моргай лампочками в другом месте. И не доводи меня, урод прозрачный.
— Ни хрена себе! Вот это отшила. Эй, детка, а хочешь, я тебе чудо какое-нибудь устрою?
— Насмотрелась я чудес, на мой век хватит.
Я меняю тему:
— У тебя чудная девочка. Сколько ей?
— Полгода.
— А почему ты ее Джейн назвала?
— Джейн — такое имя… Оно подходит тем, у кого счастливая, гладкая жизнь. Все Джейн, они всегда уверенные такие, крутые, всё при всем.
— У нее красивые глаза.
— Глаза у нее от Скиттера — безумные. И она слепая. Гамильтон как-то сказал, что смотришь ей в глаза, как на полную луну, и вдруг понимаешь, что она не полная, что до настоящего полнолуния еще день-два осталось. Это было еще до того, как мы поняли, что она не видит.
— Гамильтон такие перлы выдавал чуть не с детского сада. Я его знал всю жизнь, и твоего отца тоже.
— У тебя хоть друзья были. А у меня никого не осталось. Знаешь, как я по Дженни скучаю? — Она протягивает мне пачку компакт-дисков Дженни. — Хочешь? Целая коллекция — забирай. Куча танцевальной музыки.
— Нет, спасибо.
— Ну так вали отсюда.
— Меган, что с тобой?
— Я сказала — проваливай!
— Тебе одиноко?
— Нет!
— Можешь признаться, не бойся. Скучаешь по Дженни?
— По этой стерве?
— Да-да, по этой самой стерве. Соскучилась?
Меган молчит, молчу и я. Жду — столько, сколько ей нужно.
— Скучаю, — говорит она через минуту. — Мне одиноко. И все, хватит об этом. Меняем тему.
— О чем будем говорить?
— Не знаю. Выбирай ты.
— Согласен. Так будет честно. Тогда ответь мне на один маленький вопрос: каково оно — жить в мире каким он стал сейчас?
— Это, по-твоему, «один маленький вопрос»?
— Ну, вопрос, положим, ничего. Попробуй. Пристрелочный выстрел.
— Все-то вам, водяным, неймется. Ладно. Дай только подумать.
Она захлопывает дневник Дженни и откидывается на стену. Джейн лежит рядом с ней.
— Мир «каким он стал сейчас», Джаред, это — как бы это тебе сказать — вот: это сплошной праздник. Веселье до упаду. Я уже так навеселилась, что больше не могу. — Она изображает, что задыхается от смеха, и продолжает: — А как ты думал? Смотри: каждый день — будто воскресенье. Ничего нигде не происходит. Ну, кино смотрим по видику. Книжки иногда читаем. Еду готовим — из консервов да из коробок. Свежего ничего. Телефон не звонит. Ничего, ничегошеньки не происходит. Почты нет. Небо все провоняло какой-то гадостью. Когда народ позасыпал, реакторы работать остались, заводы там всякие. Странно, что мы еще здесь не окочурились.
— Ты удивилась, когда наступил конец света?
Меган устраивается поудобнее.
— Да. То есть нет. Нет, не удивилась. Понимаешь, было очень похоже на то, что все люди вдруг впали в кому. А я к этому делу привычная. Ты только не подумай, что я тебя разжалобить пытаюсь. Просто это правда.
Она зажигает сигарету из валяющейся в комнате пачки Дженни.
— Смотри-ка, год прошел, а ментол шибает — как свежий. Ты курил?
— Да ты что! Я же качок, спортсмен.
— Круто. А спал с кем-нибудь?
— Сплошь и рядом. А с чего это тебя так заинтересовало?
— Да тут, сам понимаешь, некоторая нехватка мужского населения наблюдается.
Я подхожу ближе и внимательно разглядываю Меган — румяные, обветренные щеки, белки глаз чистые, как колокольный перезвон.
— Слушай, а тебе когда-нибудь приходилось…
Фразу я не договариваю, и Меган тотчас же встревает:
— Ну-ка погоди… Ты что, клеишь меня, что ли?
— Я? Да нет.
Меня застукали.
— Точно-точно. С ума сойти. Меня пытается «снять» покойник!
Джейн начинает пищать. Меган сует ей рожок с молочной смесью и мягкого игрушечного зайчика.
— Вот что я вам скажу, мистер Призрак…
— Можно просто Джаред.
— Какая разница. Это не то место и не то время. Мне, конечно, лестно, но только фиг вам. Короче, я предпочитаю живых.
— Понял, не дурак.
Меган запирает на застежку дневник Дженни, потом поднимает на меня взгляд:
— Почему мы одни остались здесь? Как это вышло, что именно мы?
— На это есть причина.
— Какая?
