Обошлось: посадили в угол на цепь, чтоб до двери не доставал. Рацион, и без того скудный, сократился.
Допросы — ежедневно.
— Пытки применяли?
— Один «мордоворот» мне втыкал нож в икры, выворачивал руки, ломал в суставах пальцы.
Но тяжелее всего я переносил «шуточки» солдатиков (они тоже меня иногда стерегли, не только профессиональные охранники). Несколько раз они вводили мне в вену снотворное. Большими дозами. Заставляли громадными порциями глотать психотропные таблетки. После этого два дня встать просто невозможно, как выжил — не знаю.
В тюрьммх ЮАР (а я их сменил несколько) казнят по средам. По двору идет человек в плавках. Раздается щелчок. И человек проваливается сквозь землю. Незаметные постороннему взору створки срабатывают автоматически. Подъезжает цистерна с надписью «Кислота», группа людей сливает жидкость куда-то вниз, машина уходит. Во дворе уже ждет своей очереди следующий… Процедура повторяется. Видя это, можно было сойти с ума.
— Что с вами было потом? Боролись ли вы как-то за свою жизнь, за свое достоинство?
— Объявлял голодовки. Один раз ничего не ел две недели.
Дошел примерно до сорока пяти килограммов, после чего меня стали насильно «восстанавливать».
По, сказать по чести, отношение ко мне вскоре переменилось. Мне повезло — меня нашел международный Красный Крест. Эти замечательные люди вселили в меня надежду, стали за меня бороться, объяснили мне, как надо вести себя, сообщили обо мне на родину. Они, кстати говоря, отговорили меня от побега (я уже всерьез задумал бежать). Сказали: «Не вздумай, пристрелят тут же, они только и ждут повода. Потерпи! Мы добьемся, что тебя обменяют!» Вскоре из Женевы прилетел господин Муравьев, потомок декабриста, давно эмигрировавший из СССР. Попросил написать письмо родителям. Пестрецов черкнул, что жена погибла, а сам он в плену.
Надежда зародилась в Пестрецове, когда получил письмо от старшего брата Виктора. Оказывается, после того как Николай «потерялся», Виктор обратился в Москву, в Красный Крест. К матери, Ульяне Даниловне, в поселок Первомайский прибыли из военкомата, расспросили. Сказали: наведем справки. Она извелась, ожидая. Наконец ее известили, что Николай Федорович Пестрецов пропал без вести.
А тут приходит письмо от Николая.
— Еще сыграло свою роль то, что я белый. Чернокожих там вообще за людей не считают, бьют чем попало, куда попало.
Моя жизнь (если это можно назвать жизнью) постепенно становилась легче.
Мне разрешили гулять. В день по полчаса. Начали нормально кормить. Скоро я ел то же самое, что и мои «телохранители».
С некоторыми из них у меня установились добрые отношения.
А с одним — американцем Дании — мы подружились. Он принес мне русско-английский словарь, я стал изучать английский.
Общались мы сразу на нескольких языках. Отсюда — словечко, оттуда — словечко. Я знаю португальский (в Анголе за два года выучил). Он тоже полиглот-любитель. В общем, понимали друг друга. Он мне сигареты давал, немаловажная вещь в тюрьме. Под конец мы до того сблизились, что он мне даже сказал: «Давай доллары, и я устрою тебе побег. У знакомых есть вертолет». Но у меня уже появилось какое-то внутреннее предчувствие, даже уверенность, что меня должны спасти.
Меня начала поддерживать и русская зарубежная православная церковь. Мне присылали бандероли, письма. В одном я прочитал слова, которые запомнил на всю жизнь: «Воспрянь духом и, если ты неверующий, все равно вспоминай Бога. Все сложится у тебя, как ты наметил сам!» Потом последовали поздравления с Рождеством, Пасхой. По радующим глаз красочным посланиям он изучил церковные праздники.
Прапорщик был потрясен. Неужто кого-то там, за тысячами миль от Африки, волнует его участь. Невероятно!
Еженедельно к нему приходил капеллан в майорской форме (на территории тюрьмы располагалась церковь). Общались на португальском. Во время первого посещения капеллан поинтересовался, верит ли он в Господа и в чем нуждается. В следующий раз принес на русском языке Новый и Ветхий заветы. «Коммунист, крепись, вернешься на родину, раз не хочешь остаться у нас».
Молиться, впрочем, не заставлял и в душу особо не лез.
— Чем вы занимались в тюрьме?
— Книги читал. Библию. Проштудировал «Войну и мир» Толстого, почти всего Солженицына, Георгия Маркова… Красный Крест такие книги присылал. Потом и телевизор мне поставили.
— Вы работали?
— Нет, хотя мне предлагали неоднократно. Даже просили.
Ведь они захватили много наших машин, а разобраться в них не могли. Но я отказывался хоть как-то помогать им.
— Предлагали вам перейти на их сторону?
— Предлагали попросить политического убежища, рисовали райскую жизнь… Крутили видеокассет) про счастливую судьбу одного бывшего «нашего». Но я не согласился. Родина — это для меня не пустой звук.
— А если бы Красный Крест вас не нашел?
— Это было бы ужасно. Ведь суд ЮАР приговорил меня к ста годам. Потом скостили пятьдесят. Но и это немало, не правда ли?
Плен закончился неожиданно и как-то очень обыденно. Однажды утром ему велели одеться: синий комбинезон, туфли. Сегодня состоится суд, объявили по дороге, ты убивал военнослужащих ЮАР, на месте боя насчитали порядочно трупов.
Миновали деревянные бараки, замелькали такие же, только кирпичные, свернули к серому прямоугольному зданию. Охрана, переводчики. Больше никого. Все закрыто, закупорено наглухо.
Окон нет, свет поддерживается искусственно.
Весь «суд» длился двадцать минут. Ему сказали: ты бандит. Судили не только за убийства, за применение оружия, за сопротивление при задержании. По совокупности преступлений вынесли приговор: 100 лет каторги.
Своеобразные, однако, в ЮАР законы. Приняли во внимание, что убиты его жена, сослуживцы, скинули 50 лет. Пестрецов поклонился шутливо: мерси.
Впрочем, возможен компромисс. Он — разъяснили — отказывается возвращаться в Россию, а ему даруют свободу. Сейчас же. Пусть выбирает.
Он выбрал.
Военно-транспортный самолет перенес пленного на самый юг страны, в Кейптаун. В газетах Пестрецов вычитал, что в нейтральных водах появился наш военный корабль «Казбек». Не за ним ли? Юаровцы отреагировали моментально, упрятали в подземную тюрьму. Разумеется, на «Казбеке» не слыхали о прапорщике. Корабль заправился и ушел.
Пятьдесят лет одиночества!
Работать не заставляли — не положено. Гулять выводили. На улице — зелень, цветы круглый год.
Через год прапорщику принесли радиоприемник, поставили видео. Камеру не закрывали. Он терялся в догадках. Неспроста все это. Неужели, несмотря на фантастический срок, освобождение не за горами?
— Чутье не обмануло. Вас обменяли… Помните тот день?
— Конечно, помню. Двадцатое ноября восемьдесят второго года…
А через неделю я уже был в России.
Пестрецова обменяли на захваченного кубинцами американского летчика. Юаровцы признавали только обмен. Раненых меняли на раненых, мертвых — на мертвых.
