Дело, конечно, не в отдельных лицах, а в социал-революционной грязи. С этой точки зрения можно даже приветствовать разоблачения Бурцева. Он готовит два новых обличения… Пусть старается. Подождём обличения двух новых жидов».
Параллельно с этой полемикой в легальной русской печати и с апелляцией Павла Серебрякова к царскому коронному суду, сама Анна Егоровна выступила с «опровержением» в «Общем деле» Бурцева.
Письмо это, развязно трактующее о «традициях партии», о «чести и достоинстве», заслуживает того, чтобы привести его полный текст, в том виде, как оно напечатано в № 3 «Общего дела»:
'Москва, 8 ноября 1909 г.
Милостивый государь! В «Русском слове» напечатан ряд телеграмм, в которых было сказано, что в № 2 Вашего органа «Общее дело» было опубликовано сообщение, согласно которому я, Анна Егоровна Серебрякова, с 1885 года состоя на службе в полиции и выдала целый ряд известных мне партийных организаций, учреждений и лиц.
Я с трудом могу допустить возможность опубликования Вами такого сообщения, так как мне не было прислано ни от Вас, ни от кого-либо ещё никакого уведомления о наличности против меня каких-либо обвинений в сношениях с полицией, и так как традиции всех наших партий не допускают подобного опубликования без разбора дела на третейском суде, где обвиняемый мог бы воспользоваться своим неотъемлемым правом – доказать свою правоту. Тем не менее, так как до сих пор не последовало опровержения телеграмм «Русского слова» от Вашего имени, я вынуждена полагать, что обвинение действительно исходит от Вас.
Думая, что Вы введены в заблуждение ложными указаниями полиции и клеветой или бессознательными ошибками отдельных лиц, я самым резким образом протестую против Вашего образа действий, ибо недопустимо, не предложив дела на рассмотрение.суда, перед которым я могла бы дать свои объяснения, порочить моё доброе имя, нанося этим вред делу и доставляя мучения мне, близким и знающим меня…
В настоящее время я прибегаю к единственному оставшемуся у меня средству для восстановления своего доброго имени – я требую третейского суда.
Все переговоры с Вами по этому поводу я поручаю уполномоченным мною двум лицам, которые обратятся к Вам особо.
А. Серебрякова'.
Редакция «Общего дела» снабдила это письмо примечанием, в котором, подтверждая свои обвинения против Серебряковой, заявляла, что на третейский суд с теми лицами, кого обвиняют в провокации, редакция никогда не пойдёт, но что представителям революционных партий «мы всегда готовы дать объяснения по поводу своих обвинений».
Нам неизвестно, вынесла ли междупартийная заграничная комиссия какое-либо решение по этому делу. Серебрякова в Париж для своей реабилитации так и не выехала, хотя газеты дружно сообщали о её твёрдом желании ехать за границу.
По словам сына Серебряковой – П.П.Серебрякова, после отказа Бурцева от третейского суда в 1910 году (летом) под председательством Мартова состоялся межпартийный суд. Бурцев на этом суде будто бы заявил, что лично у него нет доказательств виновности Серебряковой, предлагая ей судиться с Меньшиков ым, от которого он и получил все сведения. В результате этого Мартов написал письмо В.В.Шеру, в котором заявлял, что Бурцев не мог доказать виновности Серебряковой. Сам В.В.Шер, написавший в своё время за границу письмо-протест против публикации сведений о провокаторстве без предварительной проверки их на суде, подтверждая получение письма от Мартова, не мог, однако, припомнить его содержания. Во всяком случае, можно считать установленным, что суд, если и состоялся, не вынес категорического решения ни за, ни против Серебряковой. Иначе говоря, хотя репутация Серебряковой и была основательно подмочена, но осуждена она за неимением доказательств не была.
Судебный же процесс между Павлом Серебряковым, как представителем своей жены, и редактором «Русского слова» не состоялся вовсе. Правда, Серебряков возбудил против редактора судебное преследование за клевету, но до суда дело не дошло.
Жалоба Серебрякова попала к судебному следователю Московского окружного суда. Поверенным Серебряковых выступал А.В.Иванов, уполномоченным же Благова (редактора «Русского слова») был присяжный поверенный Варшавский. Примирительное разбирательство на первых порах кончилось крахом. Обе стороны крепко держались на своих позициях. Но время шло, доказательств предательской деятельности Серебряковой не было и… Благов вынужден был пойти на уступки. С принципиальной линии он решил перейти на коммерческую. Варшавский, по поручению своего клиента, запросил через Иванова Серебрякова, на каких условиях он согласится покончить дело миром и отказаться от жалобы. Тем же стилем доброго коммерсанта Серебряков ответил, что он требует напеча-тания опровержения и уплаты 5 тысяч рублей в возмещение убытков, которые произошли якобы оттого, что он, Серебряков, вынужден был отказаться (после появления позорящих его сведений в «Русском слове») от разного рода работ по специальности из опасения, что ему могут не подать руки. Далее дело пошло уже более быстро. Небольшая торговля о сумме, совместная оценка в золоте стоимости «доброго имени», уплата Серебрякову одной тысячи рублей и прекращение дела у следователя за «примирением сторон».
В конце 1909 года Серебрякова, как мы видели выше, была разоблачена Меньшиков ьш. Хотя Меньшиков и не сумел или не захотел документально доказать её шпионскую работу, но все же на Серебрякову пала мрачная тень. Для «охранки» она была потеряна.
Однако попечительное начальство из. Московского охранного отделения и Департамента полиции не оставляет Серебрякову своими заботами. Сотрудник выведен из строя, но он «самоотверженно работал» и, следуя принципу Зубатова, его «надо отблагодарить и распрощаться с ним по-хорошему».
Этот принцип далеко, конечно, не всегда и не полностью диктуется только благодарностью. Как ни осторожны бывают жандармы в отношении к своим секретным сотрудникам, как ни скрывают они тщательно свои приёмы и методы, секретный сотрудник все же много знает. Разоблачённому шпиону, если от него отвернутся его бывшие покровители, терять нечего. Нужно заставить молчать и разоблачённого сотрудника, а закрыть рот лучше всего золотом.
В январе 1910 года Департамент полиции испрашивает вновь разрешения на выдачу Серебряковой единовременного пособия, в размере 200 рублей.
'В январе 1908 года секретной сотрудницей Московского охранного отделения Субботиной, оказавшей в своё время неоценимые услуги делу политического розыска не только в Москве, но и для большей части Европейской России, было выдано из сумм Департамента полиции единовременное пособие в пять тысяч (5 000) рублей взамен пенсии, так как Субботина, достигнув престарелого возраста, вынуждена была прекратить свою исключительную по степени полезности и верности делу деятельность.
В конце минувшего 1909 года известному эмигранту Бурцеву удалось разоблачить прошлую деятельность Субботиной в качестве секретной сотрудницы правительства по освещению революционного движения в России.
Таковое разоблачение не только окончательно потрясло и без того расстроенное здоровье Субботиной, но отразилось крайне печально и на её семейном положении, а именно: ближайшим результатом разоблачения было вынужденное оставление мужем Субботиной места в московской земской управе, состоящей, как и все подобные учреждения, в лучшем случае, в большинстве из оппозиционных элементов.
Между тем из полученных Субботиной в пособие 5 тысяч рублей часть ушла на погашение бывших у неё долгов, а на остальные она приобрела библиотеку, чтобы иметь средства к жизни. Постигшая, однако, Субботину слепота на оба глаза, вследствие образовавшейся катаракты, заставила её бросить это дело и с убытком продать библиотеку с рассрочкой получения при этом платы на несколько лет.
