— К тому идет, — подал голос Гай.
— Что — зарплата! Звание заслуженного получишь — прибавят. Зато — искусство.
— Нет уж... Мне хватит сегодняшнего выступления.
— Какой талант гибнет, — скорбно сказал Ревский.
— Пускай за меня Гай отдувается перед киношной музой... Кстати, когда съемка? Ему двадцать восьмого домой...
— Скоро, скоро съемка.
Они сидели в тесном кормовом салоне катера: Ревский рядом с Толиком, а Гай и Ася — напротив. Желтый свет плафона и равномерный стук движка нагоняли дремоту. Но Гай встряхнулся, чтобы упрекнуть Толика:
— А мне ничего не говорил, что помнишь наизусть эпилог.
— Конечно. Ты бы тут же и начал: рассказывай, мол...
— Анатолий Сергеевич, — вдруг спросила Ася, — а что стало с бюстом Головачева? Не знаете?
— Не знаю. К Резанову он явно не попал... Скорее всего, передали родственникам.
— Родственники — они ведь тоже моряки были?
— Братья — да... А что?
— Я подумала... Может, они этот бюст с собой на кораблях возили и в Севастополь завезли?.. У одной нашей знакомой есть деревянный бюст офицера. Старый такой...
Гая словно током прошило:
— Правда?!
— Ну-ну, — сказал Толик. — Сейчас нашему Гаю взбредет масса фантазий... А впрочем... Ася, а что это за знакомая?
— Старая уже, баба Ксана ее зовут. Она всю жизнь в Севастополе прожила, и бюст этот у нее, кажется, еще до войны был... Но я точно не знаю. Мы с дедушкой к ним как-то заходили, он дяде Алеше помогал мотор чинить, а я так... Ну и увидела в комнате у бабы Ксаны...
— А ты можешь узнать все точно? — дернулся Гай.
— Я попробую... А если хочешь, вместе сходим.
— Завтра!.. А может, сегодня не поздно?
— Дитя спятило, — сказал Толик. — Двенадцатый час ночи... Кстати, Ася, тебе не влетит за позднее возвращение?
— Мне-то? — тихонько засмеялась Ася. — Не от кого. Мама в Симферополе, дедушка с Котькой спят, я им сказала, что поздно вернусь... Да за меня вообще никогда не волнуются, говорят, что самостоятельная.
— Мне бы такое демократичное детство, — заметил Ревский.
— Но самостоятельного товарища мы все же проводим до дома, — решил Толик.
— Да не надо, мне совсем недалеко. На троллейбусе до рынка, а там по лестнице — и дом почти рядом.
— Вот и поглядим, где живешь, — бодро сказал Гай.
— Вам же еще на ГРЭС ехать... И зачем вы в такую даль забрались?
— Так получилось, — виновато сказал Толик. Он вроде бы робел перед этой девочкой. — Сперва — обстоятельства, потом не до того было, чтобы квартиру менять.
Ася посмотрела на Гая, на Толика.
— Знаете, что? У нас соседка комнату приезжим сдает. Катерина Степановна. Гай, помнишь, та контролерша, что нас в аквариум пустила? У нее всем нравится... Спросить? Она и постирать, и приготовить может, если надо...
Гай обрадованно поглядел на Толика. Но Ася вдруг огорчилась:
— Хотя у вас там бесплатно, а она по рублю с человека берет...
— Да бог с ними, с рублями, — торопливо сказал Толик. — Зато на катерах не мотаться. Мне эти челночные рейсы уже во как поперек горла... А это, значит, недалеко от центра?
— Конечно. Артиллерийская слободка...
Третья часть
Артиллерийская слободка
Севастопольцы
Ночью стало прохладно. Гай, спавший у открытого окна, кутался в простыню с головой. Проснулся он рано. Утро было серенькое, пахло дождем. Гай босиком вышел на влажное дощатое крыльцо. Воздух во дворе, сплошь укрытом сырыми виноградными листьями, казался зеленоватым. Гай с удовольствием потянулся и вздохнул. Он понял, как утомила его многодневная жара и какая это хорошая штука — дождик.
Двор был полон нехитрой дождевой музыкой. Капли рассыпчато щелкали в листьях и шуршали в них. Где-то звучало равномерное жестяное «дон-дон-дон». А время от времени: «бом-дзинь-зинь-зинннь...» — это с большого виноградного листа срывалась на перевернутое корыто накопившаяся вода...
Из раскрытого окна кухни долетало звяканье ложки о стакан — тоже вплеталось в мелодию дождя.
Потом в окно выглянула хозяйка:
— Мишенька! Встал уже?.. Я вам чайник горячий в телогрейку заверну, оставлю на табурете. А заварка на столе...
— Ага! Спасибо, Катерина Степановна...
Они приехали сюда вчера. На эту старую одноэтажную улицу Гусева, в дом, словно наспех составленный из больших белых кубов, крытых оранжевыми лотками черепицы. В заросшем дворе висел на каменной побеленной стенке эмалированный рукомойник, а в фанерном курятнике обитало семейство хохлаток с мирным приветливым петухом.
Катерина Степановна оказалась доброй, хотя и немного шумной теткой. Сказала, что с постояльцев она будет брать по рублю за сутки («как везде») и что днем «живите, как знаете, а уж вечером буду кормить вас сама, а то оба вон до чего тощие, шпангоуты сквозь обшивку торчат». Сравнив ребра со шпангоутами, Катерина Степановна выдала свою принадлежность к флоту. Оказалось, что в прежние годы, «пока не знала, с какой стороны сердце», ходила она судовым поваром на сейнерах. А теперь у нее уже младшая дочь замужем, внук есть, да и с хозяйством полно забот — вот и осела Катерина Степановна на берегу.
— От мужика какая польза? С утра до вечера в своих мастерских. А как придет, все одно: пузо в потолок да разговоры про иностранную политику да про космос...
Потом она по-свойски отругала Толика за то, что «запустил ребенка», в тазу с горячей водой вымыла Гаю голову с пропыленными и слипшимися от соли волосами, забрала в стирку белье и дала новым жильцам две тарелки вареников с творогом.
Толик сказал, сглотнув последний вареник:
— Об одном жалею: что не поселились здесь сразу.
— Ага, — согласился Гай. Но тут же сообразил: тогда не ходил бы он на катере по всей Северной бухте, не увидел бы вблизи столько разных кораблей. И скорее всего, не попал на «Крузенштерн». Все это Гай изложил Толику и добавил: — И ты со своим Шуриком не встретился бы.
— Значит, все к лучшему, — заключил Толик. — Не будем роптать на судьбу.
