Бориса Ивановича встретили веселыми кликами и наперебой сообщили, что из Москвы приехал ученый, который будет рассказывать про историю городка, про всякую старину и как лучше искать клады. А приветствовать ученого от имени ребят готовится известный Джонни Воробьев из третьего (то есть уже из четвертого) 'А'.
Услыхав последнюю новость, Борис Иванович задумчиво поднял правую бровь, почесал ее и быстрыми шагами пошел в комнату за эстрадой…
В комнатке было прохладно и малолюдно. В углу сидел и перебирал бумажки довольно молодой человек в клетчатом костюме. У человека была тонкая шея и круглая голова в коричневом берете, натянутом почти до ушей. Это и был ученый лектор.
Кроме того, здесь находились Джонни и педагог Вера Сергеевна – Джоннина двоюродная сестра.
Несколько лет назад Вера Сергеевна была воспитательницей детского сада, но недавно поняла, что ее призвание – в работе со школьниками младшего и среднего возраста. И устроилась в Дом пионеров. Сегодня она отвечала за проведение лекции. Именно она предложила, чтобы лектора приветствовал Джонни. Отношения Веры Сергеевны с двоюродным братцем редко бывали мирными, но сейчас у нее не оставалось выхода: другие ребята отказались выступать, стеснялись. Кроме того, они могли сбиться от волнения, а Джонни – Вера Сергеевна это знала – не смутился бы перед целой Академией наук. Что-то, а держаться перед людьми Джонни умел. Если хотел, конечно.
Джонни согласился выступить как-то слишком охотно, и это слегка встревожило Веру Сергеевну. Однако среди других волнений и хлопот перед началом лекции беспокойство забылось. Тем более что сегодня Джонни был восхитителен. Его парадная пионерская форма выглядела так, будто ее шили специально для этого случая у портных Людовика Четырнадцатого (из романа 'Виконт де Бражелон'). Джонни носил ее с изяществом королевского пажа. Прическа его тоже была великолепна. В марте Джонни остригся под машинку, и после этой операции его подрастающие волосы стали почему-то курчавиться. К середине лета Джоннину голову украшала шапка золотистых кудряшек. Сейчас Вера Сергеевна расчесала эти кудряшки, а затем легким движением придала им некоторую небрежность. Джонни молча выдержал эту процедуру. И вообще он вел себя по-джентльменски. Обаятельной улыбкой встретил вошедшего директора, потом стал терпеливо слушать Верины последние наставления.
– Все запомнил? – суетливо спрашивала она. – Главное, не становись к зрителям спиной, это невежливо… А в конце не забудь сказать: 'Мы все надеемся, что после вашей лекции будем еще больше любить наш замечательный город… '
– Хорошо, Вера, – ласково сказал Джонни. – Ты, пожалуйста, не волнуйся, я не подведу… Мне уже можно идти?
И он ушел, чтобы сесть среди ребят, а потом, когда выйдет лектор, подняться на эстраду.
Эстрада была заставлена плоскими фанерными елками: они остались от вчерашнего детского спектакля про Лису и Петуха. Из-за этого 'леса' и появился лектор. Послышались нерешительные хлопки. Большинство ребят не знало, надо ли аплодировать сейчас или подождать до конца выступления.
На сцену легкой походкой взошел Джонни. Аплодисменты усилились. Джонни одарил улыбкой сначала слушателей, потом лектора. Дождался тишины и с чувством сказал:
– Уважаемый товарищ кандидат наук… Дорогой Валентин Эдуардович…
Вера Сергеевна за елками нервно мигнула: обращение по имени и отчеству не было запланировано. Однако дальше все пошло как надо. Джонни вдохновенно проговорил:
– От имени юных жителей нашего города позвольте приветствовать вас и признаться, что мы с нетерпением ждем вашей лекции…
Вера Сергеевна облегченно кивала.
Валентин Эдуардович слушал, вытянув шею и согнувшись над звонкоголосым Джонни, будто внимательный журавль над чирикающим птенцом. При последних словах он поправил очки и взволнованно стащил с головы берет. Голова оказалась абсолютно голой. Это вызвало в рядах слушателей незапланированное оживление. Джонни легким движением руки восстановил тишину. Валентин Эдуардович быстро потер лысину, и от этой протирки она заблестела еще сильнее. Солнечный луч, пробившись через березовую завесу, зажег на макушке кандидата наук яркий зайчик. Другой луч рассыпал искры по Джонниным кудрям. Джонни опять улыбнулся и продолжал:
– Мы, Валентин Эдуардович, очень любим наш город. Он у нас древний. Здесь все любят старину. Особенно с этой весны, когда начали ломать старый квартал на Песчаной улице и в одном доме нашли жестянку с золотыми монетами. Говорят, ее до революции какой-то купец запрятал…
– Женя… – беззвучно простонала за фанерным 'лесом' Вера Сергеевна. – Не то!.. Ты же совсем не то…
Но Джонни, оживляясь все более, говорил:
– С тех пор все роют, и старые и малые. Клады ищут. Везде роют: и в подпольях, и в огородах…
За очками Валентина Эдуардовича блеснуло удивление, но Джонни уже не смотрел на лектора. Теперь он обращался к слушателям :
– Ну, в огородах копают – это их дело. А спортивную площадку, где мы в футбол играли, помните? Появились какие-то с палками и линейками и тоже давай мерить и канавки рыть! Мы спрашиваем: это зачем? А они говорят: экспедиция приедет, будем всякие древности раскапывать…
Валентин Эдуардович растерянно оглянулся и опять натянул берет. Ряды слушателей напряженно внимали Джонниной речи. А он так увлекся, что даже стал прохаживаться но сцене.
– Экспедиция – это, конечно, здорово. Может, мечи старинные найдут или кольчуги. Мы обрадовались, назавтра тоже лопаты взяли, чтобы помогать, приходим на площадку, а там железные гаражи стоят. Ничего себе экспедиция, а?!
Ряды зашумели. В этом шуме было одобрение Джонниным словам и негодование по адресу коварных владельцев гаражей. Тем более что история с гаражами многим была известна и раньше.
Джонни, подняв руку, вновь дождался тишины. И взволнованно проговорил :
– Мы эту площадку помните сколько расчищали? А теперь что? Опять посреди улицы мяч гонять… И еще вот что я вспомнил… – Он снова поднял руку, призывая к спокойствию, сделал шаг назад, оказался рядом с большой фанерной елью и… пропал.
Зрители успели заметить, как мелькнули в воздухе Джоннины коричневые ноги в белых носочках и начищенных для торжественного случая полуботинках. Все притихли от изумления.
Борис Иванович аккуратно поставил Джонни на пол в комнате за сценой.
– Приехали…
Возмущенно дыша, но не теряя достоинства, Джонни сказал:
– Это насилие.
– Да, – печально согласился Борис Иванович. – Я понимаю, что действовал не совсем законно. Только у меня не было выхода. Ты срывал мероприятие.
– Я? Срывал?
– Да. Человек приехал из Москвы, а ты едва не провалил ему выступление. Воспользовался оказанным тебе доверием и устроил этот цирк… Зачем, Воробьев? Тебе мало прежней скандальной известности? Решил еще раз привлечь к себе общее внимание?
– Не к себе, а к тем, кто ставит гаражи…
– Против гаражей надо было протестовать не так.
– А как?
– Шли бы с ребятами в горсовет. Или письмо бы написали в газету. Вон твой друг Волошин чуть не каждую неделю в газете стихи печатает, помог бы…
– Одно дело стихи, другое – письмо, – возразил Джонни – Волокиту разводить…
– А ты решил, что так легче и скорее! И вон что натворил… – Борис Иванович кивнул на дверь, за которой слышался нестройный шум и взволнованный голос Веры Сергеевны.
Директор с упреком сказал:
– Думаешь, легко теперь будет читать лекцию? Твои друзья расходились, как на стадионе.
– А может, им интереснее слушать меня, а не лекцию, – сердито брякнул Джонни.
