— А еще… — Михаил говорил с неловкостью, но упрямо. — Если я вдруг когда-нибудь позвоню, не рычи на меня, пожалуйста. И не разговаривай, как с сотрудником милиции…
И Егор вдруг улыбнулся. Чуть-чуть. Может, просто так, чтобы отвязаться. Но эта короткая улыбка оплатила Михаилу все недавние дни.
Они сошли на перрон. Опять прояснило, было холодно, среди фонарей дрожала зябкая, но яркая звезда. Егор нетерпеливо затоптался. Но Михаил удержал его:
— А насчет случайности нашей встречи ты неправ. Наоборот, удивительно, что не встретились раньше… Когда берут ребят на студию, записывают данные родителей, и странно, что Ревский не обратил внимания на имя: Алина Михаевна…
— Он ничего не записывал, у него помощница была.
— И еще… Ты уж не сердись, но я не раз ворошил в приемнике дела прошлых лет и тоже мог наткнуться на твои анкетные данные…
Егор напрягся, и Михаил торопливо сказал:
— Но главное даже не в этом.
— В чем еще?
— Видишь ли… Ты не подумай, что я в приметы верю или что-то подобное. Просто есть какая-то закономерность. Я до конца не разобрался, но есть…
Егор нетерпеливо молчал.
— Я говорю о Крузенштерне, — с некоторым смущением сказал Михаил. — Будто он до сих пор… ну, что-то решает в нашей жизни, как-то сводит всех нас… Ведь ты из-за встречи с писателем задержался в школе, и поэтому мы встретились у директора. А писатель-то рассказывал о Крузенштерне…
— Он мог рассказывать о чем угодно, — насупленно отозвался Егор.
— Да, пожалуй… Ты сейчас домой?
— Куда же еще…
— А я в кассу за обратным билетом. Пошли.
Они двинулись внутрь вокзала.
— Я все-таки позвоню тебе, когда приеду снова, — с мягким нажимом сказал Михаил. — Надо о многом поговорить. Не бойся, не с воспитательной целью… И хорошо бы посмотреть один фильм…
— Терпеть не могу кино, — сказал Егор.
— Я не про всякое кино… Ладно, пока…
Михаил протянул руку, и Егор вяло дал свою. По ее движению Михаил с досадой ощутил, как Егору хочется скорее уйти.
Михаил не знал, что нетерпеливость Егора вызвана самой прозаической причиной. Какие олухи придумали поезд, который идет почти пять часов, а вагоны без туалетов?
И все же Егор на секунду оглянулся. Потом словно испугался этого и затерялся в толпе.
Вторая часть
ПОРОГ
Кино с продолжением
Егор соврал, когда сказал Михаилу, что терпеть не может кино. Смотреть некоторые фильмы он любил. Причем фильмы, казалось бы, для Кошака совершенно неподходящие. «Таверна» полегла бы от смеха, если бы там узнали. Егор стеснялся этой слабости даже перед собой.
Фильмы были слюнявые, он сам это понимал. Часто очень старые и совсем детские. «Старик Хоттабыч», «Кыш и Двапортфеля», «Внимание, черепаха!», «Денискины истории», «Тайна волшебной двери»… Иногда это были сказки, иногда вроде бы «про настоящую жизнь» — все равно на экране происходило то, чего на самом деле не бывает. Там, среди разноцветных домов, по очень зеленой траве, под необычайно синим небом, ходили добрые волшебники и другие неправдоподобные люди: улыбчивые учительницы, трогательно заботливые папы и мамы и ясноглазые мальчики и девочки. С этими мальчиками и девочками происходили смешные и поучительные приключения, которые сами по себе Егора не волновали. Его привлекал воздух и свет этих бесхитростных кинолент, беззаботность, разноцветная праздничность, ясная простота в отношениях между героями.
Когда удавалось выловить в киноафише название такого фильма, Егор воровато усмехался, поднимал воротник, натягивал поглубже шапку и ехал в дальний кинотеатр или клуб. Ехал, хотя знал, что уйдет из кино с ощущением еще одного обмана. Даже с тоской. Возможно, это была печаль по той жизни, когда мир казался действительно разноцветным и добрым.
Печаль о времени, когда был Горнист…
Егорка увидел его, когда впервые приехал в «Электроник».
Горнист будил ребят по утрам. Растрепанный после сна, босой, он выскакивал на влажное от росы крыльцо, торопливо заправлял майку в трусики, весело щурился и вскидывал трубу. На серебряном раструбе загорался мохнатый сгусток нестерпимо яркого солнца, стреляющий горячими искрами. Сигнал Горниста был не привычная «побудка», а длинный, переливчатый. Бодрый и в то же время ласковый какой-то. Словно этот трубач — конопатый, большеротый Игорек — подбежал к Егоркиной кровати, смеется и треплет его по плечу…
Бывало, что Егорка просыпался раньше всех в палате, садился на подоконник и ждал, когда Игорек выпрыгнет на крыльцо и заиграет. Так ждал, что внутри замирало. Это были сладкие минуты ожидания сказки и тайного восторга.
Егорка млел от спрятанной в душе любви к Горнисту и, конечно, мечтал с ним подружиться. Но Игорек был старше, вокруг него всегда кружился рой веселых приятелей. Ладно, пусть. Егорка был счастлив и тем, если трубач Игорек замечал его мимоходом и улыбался на бегу или говорил несколько слов…
Потом Горика Петрова родители увезли из «Электроника», и скоро случилось то, что зачеркнуло прежние радости.
На следующий год «Электроник» был уже не тот. И сигналы горна, записанные на пленку, разлетались из ревущих динамиков. А Игорька не было.
А если бы он и оказался снова, то что?..
Все это случилось давным-давно, в младенческие годы. Однако вспоминалось иногда. Порой вспыхнет солнце на оконном стекле или пряжке у сумки — и словно утренняя мелодия пробьется сквозь серую монотонность дней… Но вспышка, она и есть вспышка. Миг. А потом — тяжесть на душе какая-то. Впрочем, недолго. Так же, как грусть после разноцветной киносказки…
Кино называлось «Девочка и крокодил» и, кажется, рассказывало про забавные поиски сбежавших откуда-то зверей. Хотя, возможно, Егор путал с фильмом «Украли зебру» или «Слон и веревочка». Неважно… Егор в тряском и тесном автобусе поехал на окраину, в Клуб текстильщиков. За стеклами проползал осенний день с голыми и мокрыми тополями. Неопределенный какой-то день: то солнце проглянет, то опять все укроется пепельной пасмурностью. С неба — то морось, то снежинки…
И в жизни, в настроении какая-то неопределенность…
Недавно были осенние каникулы. За ними сразу, контрастом, траурные дни — умер Брежнев. Эти дни скомкали привычный ритм, ощущалась неясная тревога. В разговорах, в вопросах, во взглядах. Даже Курбаши в «таверне» сказал необычно серьезно:
— Вот что, джигиты, вы это… полегче сейчас. Чегой-то дружиннички активность запроявляли.
— А мы чего? — хмыкнул Копчик. — Законов не нарушаем.
— Если сунутся, скажем: «Дайте молодежи культурный клуб, чтобы интеллигентно проводить
