одного короля стырил, они его чуркой от городков заменили, а Ванькин отец его снова сделал в своей мастерской, на станке…
— Богато живет мужик, — лениво сказал Курбаши. — Мастерскую имеет с техникой…
— Да не… — Позвонок хихикнул. — Это у него сарай. А станок маленький… Я видел, мы почти рядом живем.
— Сарай-то во дворе? — безразлично спросил Копчик. И Егор насторожился.
— Ага. Рядом с нашим забором…
— Кто кому еще дымовуху… — Копчик суетливо подобрался. Глазки сделались как буравчики. — Стружки, они хорошо горят…
— И хозяину штраф от пожарников, а то и срок, — подал реплику сонный Мак. — У Копчика котелок тумкает…
«Только без горячки, — сказал себе Егор. — Только виду не показывай, что тебя это царапает…»
Он сказал с безразличным зевком:
— Совсем ты съехал по фазе, Копчик. Засыплешься ни за что.
— Это как? — Глазки-шурупы ввинтились в Егора.
В самом деле, как? Сунут в щель сарая бумажный пакетик с простой химической смесью. Она известна любому, срабатывает через несколько минут. И никаких следов.
Стараясь не показывать беспокойства, Егор сказал:
— Курбаши, объясни этому болвану. Закон нарушает…
Закон был такой: «таверна» сама по себе ни на какие дела не ходит. Здесь собираются для отдохновения души. У каждого на стороне могут быть друзья, заботы, всякие «операции», но к «таверне» это прямого отношения иметь не должно. Подвигов своих здесь друг от друга не скрывали (народ надежный), прятали иногда в «директорской» кое-какие вещички — но и только. Никогда Курбаши не звал с собой на «работу» никого из «больничников». И вообще никто друг друга не звал. Разве только если надо заступиться за своего…
Может быть, потому и жила в Больничном саду подвальная «таверна» дольше других «бункеров» и «блиндажей». Она была как мирная гавань для возвращавшихся с промысла флибустьеров.
Но сейчас Курбаши сказал, что закона Копчик не нарушает. Если ему охота сделать иллюминацию — дело его. Он пойдет на это не с «больничниками», а со своими кадрами.
— И Позвонка сманивать не вздумай, — предупредил Валет. — Мальчику ни к чему мелкая уголовщина.
— Обойдусь, — деловито сообщил Копчик. Он опять посверлил Егора ехидными глазками, и Егор понял: угадал гад Копчик его тревогу, его боязнь. И теперь уже не назло Веньке Ямщикову, а назло ему, Кошаку, будет двигать свой пожарный план.
— Ты к Редактору что-то имеешь, а что тебе отец-то его сделал? — тихо спросил Егор. И все удивленно примолкли. Такая «моральная» постановка вопроса была здесь в новинку. Копчик среагировал быстро:
— А, одно семя!
Тогда Егор сказал напрямик, тяжело и с расстановкой:
— Копчик. Не делай этого.
— Ты че! — Копчик подскочил, будто в зад ему воткнулась диванная пружина. — Такой сделался, да? На своих, падла!
Это он пока только заводился. Однако скоро (Егор это знал) Копчик заверещит и кинется как злая крыса.
Но было уже все равно, и Егор сказал с ленцой:
— Что-то погода меняется. Не знаешь, Копчик?
— Чё?.. — он малость осел от неожиданности.
— Колено болит, — пояснил Егор. — Всегда ноет к смене погоды. С той поры, как я его о твои зубки починил. Помнишь?
— Ты… ты… — не то запел, не то заплакал Копчик и приготовился прыгнуть. Егор встал, пяткой отбросил табурет. Курбаши властно сказал:
— Ша, джигиты! Если охота, идите на воздух. Или хотя бы в «директорскую». И чтобы без смертоубийства…
Егор скакнул спиной к двери. Оттуда проговорил:
— Не пойду. Здесь скажу… Ты, Копчик, не сунешься к сараю Ямщиковых. И Веньку больше не тронешь. Усек? А то говорить я с тобой буду… как при первой встрече.
Копчик взвизгнул и рванулся, но Курбаши дернул его за свитер. Кинул на диван. И встал сам.
— Кошак, ты что? Ай, нехорошо. Мы тут, можно сказать, одна семья, а ты…
Егор знал, с какой силой надо грянуться спиной о дверь, чтобы она открылась мгновенно. И сказал в рыжее лицо Курбаши:
— Вот и послушайте меня тихо, по-семейному. Копчик не сунется к Ямщиковым, а ты, Курбаши, за этим проследишь…
— А ну, иди, поговорим, — нехорошо попросил Курбаши.
Егор спиной вышиб дверь, и она тут же захлопнулась. В морозном «предбаннике» — глухой мрак. Где же засов?.. Черт, где засов?! А, вот! Железо лязгнуло. В ту же секунду на дверь надавили изнутри. Фиг вам! Щеколда, на которую Курбаши, уходя, вешал амбарный замок, выдержит долго… А чтобы вы там приутихли — вот! Егор нащупал над головой провисший провод и рванул. За дверью взвыли, и стало тихо. Ищут спички…
Егор выбрался в сад. Было уже совсем темно. Хорошо пахло снегом, он еле мерцал. Набирая снег в ботинки, Егор добрался до кустов у разрушенной стены. Здесь была замаскированная железная труба дымохода. В полуметре от земли.
Егор сказал в пахнущий дымом раструб:
— Эй, Курбаши! Подойди к печке, поговорим… — Он знал, что в подвале голос его звучит гулко и утробно, будто заговорила сама печка.
Было тихо. Егор ждал. Сердце колотилось нестерпимо. Как в давние времена, когда приближалась неотвратимая отцовская расправа. Но сейчас — черта с два! Расправы не будет!
Из трубы наконец донесся голос Курбаши:
— Ну, Кошачок, ты даешь…
— Даю…
— Чего хочешь?
— Того, что сказал. Чтобы Копчик усох и не выступал. А ты за ним последил.
— Иди открой дверь, дурак. Тогда поговорим.
— Я что, шизофреник?
— А разве нет? Ты думаешь, засов тебя спасет навеки?
— На некоторое время, — сказал Егор. И от волнения закашлялся. Прижал к губам горсть снега.
— На маленькое время, Кошачок, — донеслось из трубы. — Ай, на совсем маленькое, дорогой. А как будем разговаривать, когда встретимся? А?
— Вежливо будем. — Егор слегка успокоился. — Ты же меня давно знаешь, Курбаши. Разве я такой безмозглый, как Копчик? Не в засове дело. Есть запоры покрепче…
— На что намекаешь, дорогой?
— А вот слушай, дорогой… И скажи там, чтобы не ломали дверь, бесполезно… Помнишь, Копчик дал мне кассету с «Викингами» и мы слушали? А потом Копчик слинял, а мы остались, да еще Гриб заглянул. Ты о чем тогда говорил? Говорил ты, Курбаши, как смешно лишился колес один автомобиль в дальнем гараже за кино «Буревестником». И как ловко вы с Грибом катнули эти колеса нужным людям…
— Сволочь, — сказал Курбаши. — Ну, Кошак, какая же ты…
— Ти-хо… Что ты нервничаешь? Ну да, ты догадался, почему стерлись «Викинги». Что-то меня
