— Йи ты, Ямщиков, с такими взглядами надеешься попасть в девятый класс? — возгласил он так похоже на Классную Розу, что все грохнули.
Роза онемела. А когда ржание поутихло, она печально произнесла:
— Докатились. Ямщиков и Петров в одной упряжке. С чего бы это?
— А я тоже люблю библейские тексты. Вы тут на Редактора нажали, я и вспомнил: «Плохо, если человек один. Недоброе это дело и суета сует. Когда упадет, кто поднимет его?» Это из «Экклезиаста», глава такая…
Бутакова подскочила за столом:
— Петеньке бы эти слова раньше вспомнить, когда он на Ямщикова с дружками своими лез!
— И уж не Петрову быть проповедником евангельского бескорыстия… — добавила Классная Роза.
— С его джинсами и магнитофонами, — заключила Бутакова.
Егор сказал:
— Хочешь, чтобы доказать свое бескорыстие, я расшибу кассетник о твою голову? Он прочен, но твоя активистская башка тверже.
— Аминь, — произнес «граф» Разумовский.
Снова загоготали, и Классная Роза оборвала веселье хлопком по столу. И сообщила, что хулиганские наклонности Петрова известны давно, их терпели до поры, но все кончается. Ибо меняются обстоятельства. «Опять она об этом», — подумал Егор. Далее Роза взволнованно поведала, что неожиданная поддержка Ямщикова Петровым вполне логична.
— Если разобраться, йи тот, йи другой — явления одного йидейного уровня. Две стороны одной медали. Каждый по-своему, но оба противопоставляют себя коллективу и посягают на школьный порядок. Йи я думаю, что комсомольцы класса дадут верную оценку религиозным вылазкам одного и хулиганским угрозам другого. А теперь переходим к уроку.
Дать оценку «вылазкам и угрозам» не удалось. Когда Бутакова после уроков закричала о собрании, Егор напомнил, что он, увы, еще не комсомолец.
— Но ты же член классного коллектива! Ты обязан!
— Чево-чево? — сказал Егор. А Венька достал бумажку и вежливо помахал перед носом у Светки:
— Видишь, написано: «Освобождается от занятий до пятого декабря». Сегодня я в школе добровольно, так что собрание придется отложить… А ты пока возьми двухтомник «Мифы», почитай все- таки. А то неудобно получится. Вдруг автор статьи какой-нибудь знаменитый лауреат, а ты на него…
— Мы не с лауреатом будем спорить, а с твоей пропагандой!
— Бутакова, — тихо сказал Венька и побледнел. — Ты смотрела недавно по телевизору фильм «Большой вальс»?
— Ну… и что?
— Старый фильм, еще до войны шел… И вот тогда моя бабушка (она еще молодая была) одной своей подруге… такой же, как ты… это кино похвалила. В разговоре… И отсидела бабушка три года за пропаганду буржуазного искусства. Сколько ты мне определишь? За то, что сослался на статью в словаре?
Он обошел Бутакову, как тумбочку, а в дверях вдруг опять оглянулся на Егора. Без улыбки, но снова как-то знакомо…
Кого же напомнил ему Венька дважды за этот день? Егор пытался сообразить и не смог. Но это не вызвало раздражения. Осталось чувство, как от ускользающего из памяти хорошего сна.
Дома Егор дождался, когда мать уйдет по своим делам, и позвонил в Среднекамск. Рассчитал: если сегодня утром Михаил вернулся из командировки, должен быть в отгуле. Так и вышло.
— Слушаю… — сказал Михаил. — Это ты, Егор? Я догадался… Ну что, получил снимок?
— Ага. Спасибо…
— Я много не стал посылать. Знал, что Ревский тебя целой пачкой наградит.
— Все ты знаешь наперед, — огрызнулся Егор. — Иногда аж противно… Зачем ты Ревскому позвонил про меня?
— Догадался, что ты все равно к нему пойдешь. Разве хуже вышло?
— Хуже не хуже, а кто тебя просил?
— Ты зачем звонишь-то? Чтобы поругаться?
Егор звонил не за этим. Просто надо же к кому-то прислониться, если прежних друзей не стало. Но он сказал:
— Ну и поругаться. А что?
— Ладно, валяй…
— Не хочется уже, — вздохнул Егор. — Ты подготовился, это неинтересно… Да я и так ругался недавно, надоело…
— С кем, если не секрет?
С Классной Розой. В богословский спор влез.
— Ого!
— Сам не знаю, чего сунулся…
И Егор, стеснительно хмыкая, выложил суть конфликта.
— Судя по всему, — сказал Михаил, — ваша Роза с шипами…
— Шипы остры, но сама она тупа…
— А Редактор твой — парнишка начитанный.
— С чего это он «мой»?
— Не цепляйся к словам… И кстати, почему ты полез за него вступаться?
«Сам не понимаю. По глупости», — едва не буркнул Егор. И вместо этого сказал печально:
— Не знаю… Миша. Это не только сегодня. Вообще у меня тут… Ты слушаешь?
Сидя у телефона и глядя на себя в полутемное коридорное зеркало, он рассказал Михаилу все, что случилось за последние дни. Обстоятельно, задумчиво даже. Будто сам с собой беседовал. Об одном умолчал: о своей хитрости с кассетой. Потому что слово надо держать. Михаил встревоженно спросил:
— Егор, а ты не боишься, что теперь не дадут проходу?
— Не боюсь. Я знаю, чем их унять.
— Ох, смотри… Ну, ты молодец, конечно.
Никакой он был не молодец, но почувствовал: похвала ему приятна. И вся натура Кошака тут же возмутилась против этого.
— Чего ты меня ублажаешь-то! Дурак я…
Двоюродный брат сразу сменил тон:
— Дурак — это верно. Одна надежда — с возрастом пройдет.
— У тебя вот не прошло, — нахально сказал Егор.
— А я что… я признаю. За последнее время столько глупостей наделал.
— Влюбился, что ли? — осенило Егора.
Михаил помолчал.
— Да как тебе сказать… Влюбился-то давно. Меньше тебя был. И до сих пор расхлебываю… Нестандартная ситуация.
«Завидное постоянство», — чуть не брякнул Егор. Но почуял: не надо. Михаил сказал бодрее:
— Повидаться бы, братец Егорушка, нам. Поговорить…
— А я с тобой по телефону почему-то лучше разговариваю, — признался Егор. — Легче, чем тогда…
— Это бывает. Но не век же нам так… И к тому же счета придут. Как ты дома-то объяснишь?
— А было уже… Отец все знает.
— Ну и… что?
— А ничего такого, — почти весело отозвался Егор. «Ты, — говорит, — все равно Петров и мой
