Владислав Крапивин
Полосатый жираф Алик, Лужайки, где пляшут скворечники, Бабушкин внук и его братья
Вторая книга из цикла, рассказывающего о жизни Безлюдных Пространств. Драматическая реальность сплетается с многомерностью Вселенной, и обитатели Безлюдных Пространств с их помощью и по мере возможностей противостоят жестокости современного мира...
Безлюдные Пространства вовсе не безлюдны. Однако они пускают к себе только тех, кто не хочет людям зла. Здесь немало тайн и очень подходящие места для приключений. Но приключения порой вырываются из-под власти Пространств и становятся страшными и угрожающими жизни героев. Впрочем, чтобы спасти героя от гибели, иногда требуется совсем немногое - качните Большие весы в сторону добра...
ПОЛОСАТЫЙ ЖИРАФ АЛИК
Астероиды
1
Минька Порох посеял и вырастил на своей планете высокую траву. Понимаете, живую! Под названием «Венерин башмачок». Никто сперва не поверил…
Несмотря на грозную фамилию третьеклассник Минька был человек смирный. С белыми ресницами, с негромким голосом и незадиристым характером. Незаметный такой. Когда он учился в школе, порядков не нарушал, успехами в ученье тоже не блистал: в основном троечки, иногда четверки, а пятерки - лишь в самых редких случаях, да и то в основном по пению.
Впрочем, в своем третьем «Б» Минька проучился совсем недолго.
В начале сентября к ребятам прислали студентку. На практику. Она должна была вести уроки, как взаправдашняя учительница. И повела. На последнем уроке, на чтении, она сообщила, что «сейчас будем развивать фантазию», и велела всем ученикам придумывать сказку: один начинает, другой продолжает и так далее. У Миньки ничего не получилось. Он встал, хлопал белыми ресницами и молчал. Смотрел за окошко, где на сухом клене два воробья дрались с облезлой вороной.
Студентка билась, билась с Минькой, а потом не выдержала. Опыта и терпения у нее еще не было. И она высказалась:
- Да, такие, как этот мальчик, пороха не придумают.
А Минька, он хотя и скромный, но не совсем уж полный тихоня. Вздохнул и возразил:
- А чего меня придумывать, если я и так есть…
Класс, конечно, развеселился. А студентка еще не знала Минькиной фамилии и решила, что он сказал какую-то неприличность. И выгнала Миньку с урока. И даже рюкзачок с учебниками взять с собой не дала, заявила, как настоящая учительница:
- Придешь за ним вместе с родителями, я хочу с ними поговорить! Минька пожал плечами и пошел. Обидно было, но родителей он не опасался: у них был характер вроде Минькиного.
Школа стояла в Корнеевском тупике, за которым раскинулся пустырь с остатками старых разобранных домов. Он весь зарос высоченными (выше Миньки) травами, которых всегда много на окраинах: полынью, бурьяном, белоцветом, репейником и всяким чертополохом. Почти все они стояли уже с семенами, особенно много было седых пушистых головок (вроде как Минькина родня). Но кое-где еще виднелись желтые и белые зонтики поздних соцветий. И отдельные, последние цветки «Венериного башмачка».
«Венерин башмачок» - это большое, не ниже репейника, растение. У него крепкие и голенастые, как ноги страусов, стебли. И острые листья. Вроде крапивных, только зубчики поменьше. А цветы замечательные! Они всяких красных оттенков - от бледно-розового до пунцового, и форма у них удивительная, вроде звериных мордашек с разинутым ртом. Похоже на луговой «Львиный зев», но тот гораздо мельче и желтый…
Взрослые говорили, что «Венерин башмачок» вообще-то комнатное растение, для подоконников, но, видимо, какая-то хозяйка выкинула полузасохший цветок на свалку, а он не погиб и разросся по всем городским пустырям. Этим летом его сделалось не меньше, чем желтого осота и лилового иван-чая.
На пустыре обида вовсе оставила Миньку. Он шел среди зарослей, радовался поздним бабочкам и теплу. День-то стоял совсем летний. Разморенно пахло травяными соками. Кромки подсохших листьев и мелкие колючки покусывали Минькины локти и ноги, но не сильно - шутя и даже ласково. Минька понимал, что так прощается с ним лето. Шел в задумчивости.
Пустырь обрывался у заросшей ромашками канавы, за которой сразу, вплотную, - дорога. Касловское шоссе… Эх, Минька, Минька. Ему бы перейти канаву осторожно и глянуть налево: нет ли машин? А он в рассеянности сходу перемахнул кювет и по инерции - на проезжую часть. Ну и вот…
Ладно, об этом потом. Или лучше не надо совсем.
…В общем, так Минька и оказался здесь. С пухом сентябрьских растений в белобрысых волосах, в мятом своем желто-зеленом костюмчике, похожем на бразильскую футбольную форму, в стареньких, стоптанных за лето кроссовках…
Вскоре оказалось, что фантазии у него и правда маловато. Не мог сперва ничего для себя придумать. Ну и что? Это уж у кого какие способности. Другие помогли ему обустроиться. Выбрали планетку, соорудили на ней похожий на голубятню домик - такой, как он просил («Если, конечно, можно…» - «Можно, можно! Тут всё можно. Хоть дворец…» - «Не-е, дворец не надо…»). Напридумывали ему кучу игрушек. Первое время старались не оставлять одного: чтобы не задумывался, не плакал по вечерам. И Минька прижился. Что ему оставалось-то?
А «Венерины башмачки» придумывать на планете Миньке и не пришлось. Однажды он вытряхивал из карманов мусор (давний, земной еще) и нащупал круглую крупинку. Пригляделся: а вдруг чье-то семечко?
На Минькином астероиде (этакая ноздреватая глыба диаметром сто метров) за миллионы лет накопилось немало космической пыли, она вполне могла сойти за почву. И вода была. Не придуманная, настоящая. Однажды Минька запнулся за камень, с досады ударил его пяткой, и вдруг из-под этого булыжника забил родничок.
Минька закопал семечко, полил его из пригоршни. Сел на корточки и стал ждать - как Буратино ждал деревца с золотыми монетками. Только Буратино ничего не дождался, а Минька… Он сидел, сидел, маялся от нетерпения, а потом догадался сжать время в тридцать раз. Это Минька уже умел, дело не хитрое. И вот из космической почвы полез росток. Раскинул, как ладошки, пару листиков, потом другую. Вытянулся, тронул макушкой подбородок Миньки. Выпустил первый пунцовый цветок.
Минька велел себе не волноваться, потому что сердце колотилось, как посаженная в коробку бабочка. Он встал. Отряхнул с колен рыжую космическую пыль, оглянулся. Из черного космоса светили
