одинаково пострадали. По одной причине. Взрослые рвутся друг из друга кровь пускать, а ребята между двух огней… Как сейчас на Кавказе. И виноватых вроде бы нет…
Нилка сидел на чурбаке у двери. Дергал ремешок сандалии. И, не подняв головы, сказал:
– Жалко, что у нас пленка не цветная, а то бы с'сняли… В Детском парке кто-то надпись на памятнике Павлику замазал красной краской. Ее оттерли, а в буквах все равно красное. Запеклось…
Оля первая стряхнула тяжкое настроение:
– Давайте-ка прокрутим то, что проявили.
– Только не ту пленку, – поморщился Федя. – Хватит уж…
– Да нет, не ее, конечно. Ту, где Анна Ивановна. И где Нилка приземляется после полета.
Зарядили проектор, посмотрели двухминутную ленту.
– Тридцать два кадра в секунду снимала? – спросил Федя. – Как он плавно в траву опустился!.
– Нет же, в самом деле так, – сказал Борис. – Без всяких кинотрюков. Даже не верится!
– Я ведь говорил вам, – скромно напомнил Нилка, – что могу… такое… – И глянул себе на ногу, где сквозь коричневую краску светлым гривенником проступала звездная метка…
Через два дня, когда в гараже-студии вовсю шла работа над монтажом фильма, позвонила Ксения. Ласково и настойчиво попросила прийти домой. Федя после того вечернего скандала с сестрой не общался, поэтому отозвался кратко:
– На кой я тебе нужен?
– Ну, очень надо. Очень-очень. Прошу тебя… – Она чуть не плакала.
'Может, со Степкой что?' – встревожился Федя. Он вскочил на 'Росинанта' и через десять минут вместе с велосипедом взгромоздился на лифте на четвертый этаж. Надавил звонок.
– Феденька… Только не скандаль сразу… Пойдем.
В комнате у нее сидел Щагов.
Федя резко шагнул назад. Не от страха, но от ощущения какой-то подлой ловушки. И где! У себя дома!.. Но не бежать же! Он прислонился к дверному косяку. Разбежалось по коже нервное жжение – словно не трое суток назад, а только что вырвался через крапивные джунгли из подземного хода… И метнул Федя на Ксению беспощадный взгляд. Вот, значит, как! Уже и родной сестре нельзя верить! Заманила, как суслика в силок… И правда, как в песне:
На кого променяла брата! На дембиля паршивого!..
Впрочем, Щагов не был похож на дембиля. Красивый, даже изящный, в отглаженном светлом костюме, небрежно сидел он на стуле. Откинулся к спинке, одна рука на полированном столике – барабанит худыми пальцами. (Как эти пальцы хватали и стискивали Федю!)
Федя вдруг понял, на кого Щагов похож! На одного репортера с ТВ, который очень любит резать 'правду-матку', ругать демократов, рассказывать, как в него стреляли всякие боевики, и сниматься в обнимку со спецназовцами в разных 'горячих точках'… Лихие парни, храбрые парни. Береты набекрень и мужественные профили…
Нет, обида обидой, а надо держаться. Нельзя, чтобы сырость из глаз. Федя мигнул и сипло сказал Ксении:
– Значит, ты меня ради э т о г о позвала?
– Феденька, но ты же должен понимать. Здесь просто недоразумение. Ты…
– Заткнись, – холодно сказал Федя сестрице. И оттолкнулся от косяка спиной, чтобы уйти.
– Постой, – с чуть заметным зевком проговорил Щагов. – Я не мириться, не объясняться пришел. Что ты про меня думаешь, я прекрасно понимаю и оправдываться не собираюсь…
– Нужны мне твои оправдания! – бросил Федя. Он сказал 'твои' не потому, что хотел оскорбить Щагова. Просто этот парень был ровесник Фединой сестры, ее ухажер, и не имело смысла церемониться. Тот так и понял, не обиделся.
– Тем более, – кивнул он. – У меня деловой разговор…
– О пленке!
– Именно…
– А я не хочу с тобой разговаривать. – Федя радостно ощутил, что слезы ушли. Но злость закипела с новой силой.
– Я понимаю… – начал Щагов.
– Феденька! – вмешалась Ксения. – Ну пойми и ты его! В той ситуации на берегу что он должен был делать? Какой-то мальчишка кидается на его знакомую…
– На жену начальника!
– Вот именно, – спокойно подтвердил Щагов. – Неужели ее, а не тебя я должен был тащить в отделение? Логику жизни-то надо учитывать…
– А слабых защищать не надо? Того пацаненка, которого эта здоровая тетка по морде хлестала! Л-логика ваша… резиново-дубинная… – У Феди горела вся кожа, особенно лицо.
– Но, Федя! Валерий же не видел, как она его била!
– Неужели? – хмыкнул Федя. Глотнул и сказал Ксении с расстановкой и убедительно: – Ты правильно говорила, я плохой верующий. Только верить в Бога – это ведь не значит во всякие глупости верить. Например, в ад с чертями и котлами… Но если бы я даже знал, что эти котлы есть и я буду в них вариться бесконечно, я все равно стрелял бы вот в т а к и х, попади мне только в руки автомат… Очередями…
У Щагова красиво шевельнулись желваки. Но тут же он улыбнулся и спросил с интересом:
– Мальчик Федя, ты видел когда-нибудь, как стреляют в человека очередями? Как он сгибается, хрипит, а сзади из него летят кровавые ошметки?
Холодом пахнуло Феде в лицо. Но он ответил без промедления:
– Сколько раз! По телику! И художественно, и документально. Особенно по кабельному каналу. Каждый вечер палят из автоматов такие, как ты…
Щагов сказал тихо, даже сочувственно:
– И ты бы палил? Чем ты тогда лучше меня?
Все натянутые злые струнки в Феде ослабли. Словно Борька стал напротив, махнул ресницами- щетками. 'Увязнем в этом деле, сами остервенеем…' И уже на одном упрямстве Федя бросил Щагову:
– Чем лучше? Тем, что я не начинал! Только защищался!
– Ну-у, голубчик ты мой! Нашел аргумент!.. Тот, кто жмет на спусковой крючок, всегда отыщет себе оправдание. Но тому, в кого пули летят, от этого не легче…
– А тому… у кого брызги летят из глаз от удара… и голова мотается от пощечин… ему легко? – хрипло спросил Федя. – Это хорошо видно на экране. И как подошедший старший лейтенант смотрит на это… спокойно так…
– Значит, получилась пленочка?
– Еще бы!
– Вот об этом и речь, – в упор произнес Щагов.
– Вот об этом-то речи и не будет! Не получишь пленку!
– Феденька, но ты же…
– А ты молчи, – горько сказал Федя сестре. – Еще про Павлика Морозова чего-то лопотала. Он в тыщу раз честнее всех вас… Ну ладно, брата можно продать. А сына-то! Ведь Степка тоже мог из-за твоего Валеры насмерть грохнуться!
– Это из-за тебя! – взвилась Ксения.
– Нет уж, не вали, сестрица, на чужую голову! Из-за н е г о Степка все еще хромает! А мне этот 'гражданин старший лейтенант' знаешь как врезал? До сих пор в почках отдает… – Федя опять осип.
