В девять часов все дети лежали в кроватях. Ильгет покормила Эльма на ночь, и Арнис уложил его.
Дела были еще у обоих. Арнис собирался поработать со своей базой данных, внести новые сведения, которые удалось недавно собрать. Ильгет хотела продолжать рассказ, сюжет которого придумала вчера. Они сели вдвоем в комнате Арниса — отсюда было хорошо слышно, если кто-то из детей проснется, да и Арнису было трудно работать с чужим циллосом. Ильгет же принесла планшетку и подключилась к сети, забравшись с ногами в большое кресло.
Сюжет что-то не раскручивался. Ильгет смотрела задумчиво в темное окно, звезд не было видно — там кружила метель. Ранняя ноябрьская метель. Ильгет перевела взгляд на Арниса. Он сосредоточенно смотрел в экран, прикусив по обыкновению нижнюю губу. Ильгет подумала, что на Арниса можно смотреть бесконечно. Вот просто сидеть здесь рядом и смотреть. Нет ничего прекраснее его лица. Любимого лица. Серых его внимательных глаз, узкого твердого подбородка, губ, стриженных светлых волос. Но Арнис почувствовал ее взгляд, повернулся, улыбнулся ласково. Ильгет поспешно отвела взгляд — она вовсе не хотела мешать. Но от его улыбки внутри что-то запело.
Ей вдруг пришла идея, как можно закончить рассказ. Ильгет поспешно начала писать и некоторое время занималась этим. Потом она тихо встала, положила планшетку и вышла.
Через пять минут Ильгет вернулась, с подносом — а на подносе кружки с черным кофе и прохладными пастельными шариками мороженого, и золотым ликером. Она тихо поставила кружку рядом с рукой Арниса.
— О Господи, Иль, — он поймал ее руку, поцеловал пальцы, — ну что же ты... Ведь можно было заказать.
— А мне хочется тебе принести, — сказала Ильгет, — я ведь так мало могу для тебя сделать.
— Ты для меня так много делаешь, счастье мое, — тихо сказал он. Отвернулся от циллоса, взял кофе и мороженое.
— Я не хотела тебя отвлекать.
— А я уже практически закончил.
Они стали есть мороженое.
— Ты вот и пишешь для меня... это так здорово, что ты пишешь. Это такой подарок...
— Ты знаешь, я придумала, чем там должно кончиться, — Ильгет начала рассказывать. Арнис слушал внимательно.
— Да, это здорово... мне бы вот никогда не пришло в голову.
— Зато тебе другое в голову приходит, — Ильгет кивнула на монитор Арниса.
Лицо мужа слегка помрачнело.
— Знаешь, Иль... это муть такая. Я вот теперь пытаюсь другое понять. Ведь по сути, из всех этих рассказов следует одно: сагоны находят у любого человека то, за что можно зацепиться. Есть те, кто утверждает — мной нельзя манипулировать, меня нельзя обмануть. Это глупость. Сагон, читающий мысли, может обмануть любого человека. Он легко находит стержень, на котором все держится... и не пытается его сломать. Он всего лишь действует, исходя из самого главного, самого заветного желания человека.
— Может, этих желаний не так уж много... я имею в виду, наверное, можно составить что-то вроде классификации, — предположила Ильгет.
— Наверняка, — согласился Арнис, — если в этом есть смысл. Ведь и на планетах они действуют точно так же. Создают социальные условия, чтобы осуществить самые заветные желания людей, и за счет этого получают верных слуг. Те, кто больше всего желает богатства — получают его. Те, чей стержень — сексуальные интересы — ну ты понимаешь... легко могут осуществить желаемое. А раз у осла перед носом морковка, то палка уже не нужна. То есть большую часть людей сагоны обманывают и заставляют служить своим целям, просто удовлетворяя их потребности.
Так же, собственно, и с личными контактами. Сагон не ломает человека, пока есть надежда обмануть его.... удовлетворить его самое заветное желание. Вот как у Ландзо — он же на самом деле очень был привязан к Анзоре... патриотизм, это у него, может быть, даже и стержень. Действительно, самое заветное. Сагон ему предложил работать для блага Родины, сделать ее такой, как Ландзо мечталось... он ведь даже думал сотрудничество с Квирином начать, и все такое. Наивно, конечно.
— Да, — сказала Ильгет, — если про мой опыт вспомнить... ну, он у меня неинтересный, правда. У меня тогда единственным вообще желанием было — избавиться от боли. Меня уж точно ничем другим нельзя было заманить в тот момент. Так ведь он меня избавил от боли. Но это, правда, ему не помогло...
Арнис обнял ее за плечи.
— Извини, — поспешно добавила Ильгет.
— Ну что ты... наоборот, спасибо, хотя не хочется это вспоминать, конечно.
— Да ничего, я давно об этом думаю спокойно.
— Так вот, о чем я... То есть сагон может и стремится удовлетворить самый главный интерес человека. Ну а если этот интерес, так сказать, благородный? Духовный? Если человек в самом деле хочет приблизиться к Богу?
— Арнис, но я думала, ты уже понял... ты же понял, что приближение к Богу не имеет ничего общего с развитием сагонских способностей, с проникновением в иные миры?
— Я-то понял, а вот кто-то может и не понять. Ведь есть целый ряд учений... гностических, скажем. В той же Бешиоре была эта ересь. Или эзотерические общества, которые у нас на Квирине никто всерьез-то не воспринимает, так, балуются люди. Ведь это их идея!
— На Эдоли тоже было много ересей... — сказала Ильгет.
— Но ты пойми, большую часть этих ересей, как и вообще эзотерику объединяет как раз эта мысль — что возвышение духа, отторжение всего материального, поднятие в иные, нематериальные сферы — это и есть приближение к Богу!
— Вообще да, — ошеломленно сказала Ильгет, — я просто не задумывалась. Но да, это так... я вот читала книгу одного такого... эзотерика, в общем. Он там описывал, что есть много потусторонних миров, чем выше, тем духовнее, прозрачнее, дальше от материального, и по ним можно идти, как по ступеням, а в конце этой лестницы миров — Бог.
— Так ведь сагоны именно это могут использовать. Причем им даже не обязательно представляться сагонами. Скажут, что они какие-нибудь ангелы, Творцы или еще какие духи... Из высоких миров.
— Да, думаю, что они могут так обмануть человека, — согласилась Ильгет, — заставить его на себя работать. И даже развиваться, так сказать, духовно до определенной стадии... ну то есть развиваться в ту сторону, в которую нужно сагонам. В эти самые нематериальные миры проникать.
— Но есть еще и похуже мысль... — Арнис замолчал. Стоит ли об этом говорить Ильгет?
Но раз уж начал...
— Видишь, Иль... Ландзо мне сказал, что его удержало только одно. Он не мог позволить, чтобы казнили его друзей. А они готовы были отдать за него жизнь.
Но теперь представь, что стоит сагонам инсценировать аналогичную жертвенность? Ведь это, понимаешь, тоже пунктик, за который они в принципе могут зацепиться. Для этого на самом деле даже жертвовать собой не так уж обязательно. Да и вопрос, может ли сагон пожертвовать, ведь он, собственно, и смерти не знает — ну несколько лет без физического тела... и боли они не чувствуют, умеют отключать. Но ведь это не всем известно. Так же, как сагону не обязательно представляться сагоном, как я уже говорил. Вызывать к себе чувства безумной любви и преданности они умеют! И я не верю, что только в примитивных тупых бездуховных людях. Я не верю, что все лервенцы были такими. Многие из них... они очень хорошие люди, Иль. Не каждый пойдет на смерть за свои убеждения.
— И Кьюрин, — тихо добавила она.
— Вот именно, и Кьюрин полюбила сагона, который представился ей как бы спасителем... как бы он за нее заступился и даже якобы был наказан. Их можно полюбить! Они очень легко могут представиться кем угодно... даже, наверное, Христом. Это кощунственно, но для них ведь не существует кощунства.
— Я помню, — сказала Ильгет, — у нас на Ярне как-то я сталкивалась. Одна женщина принимала якобы диктанты якобы от самого Христа. Конечно, он при этом назывался Великим Духом, одним из каких-
