рабочей собаки. И ничего не слышно, кроме мерного плеска набегающей волны, да резких вскриков прибрежных чаек.
Стиснув зубы, я отработал весь патруль с Валтэном. Не хотелось его подводить. После этого я долго жил в санатории. Теперь мне уже легче. Иногда кажется, что все вокруг так бессмысленно и серо, и не хочется жить. Иногда я начинаю сомневаться во всем, даже в своем собственном существовании, и уж тем более — в своей правоте. Но теперь мне становится легче, это страшное состояние возвращается реже, и говорят, со временем пройдет совсем.
Сейчас мне кажется величайшим чудом то, что я жив, не сошел с ума, даже не ранен, что я вот так спокойно могу лежать на теплом песке Коринтского пляжа, ни о чем не думая, просто пью эту тишину, и этот покой. И я знаю, Кого мне благодарить за эту радость.
Я знаю, что рано или поздно мне снова придется идти на войну. И так будет всю жизнь. И с этим ничего сделать нельзя — но я знаю, что это правильно, и иначе не может быть для меня.
Еще я знаю точно, что жизнь моя должна приобрести еще и другой смысл. Я часто вижу ее во сне, темноглазую девушку, чем-то похожую на Пати — только внешне — которую я обязательно увижу наяву. Скоро. Я знаю, что скоро. Может, сагон все же научил меня немного предвидеть будущее? Почему-то я уверен, что так будет. И что у нас будут дети. Несколько детей. Как минимум, два сына. И я знаю даже, как я их назову.
