достаточно. Все дорогое, элегантное, изысканное. Цены астрономические. Бутылка вина стоит до трех тысяч долларов (за две бутылки можно купить машину!) Но бар полон, все столики заняты, и царит веселье, непринужденная атмосфера.
Ривера пьет чересчур много. Сначала виски, потом четыре большие рюмки водки. Держится, впрочем, хорошо. Очевидно, к алкоголю привычен, и только слегка затуманившийся взор выдает, что он не совсем трезв.
Его взгляд падает на мою полную тарелку.
— Вам не нравится семга? — удивленно спрашивает он.
— Нравится, нравится. Но вдруг пропал аппетит.
— У вас аппетит, как у маленькой птички, — констатирует он. — Я закажу вам десерт. Здесь есть свежая лесная земляника. Не возражаете?
— С удовольствием. — Я благодарно улыбаюсь и складываю руки на коленях.
— Вы всегда такая молчаливая? — спрашивает он, позванивая кусочками льда в своем бокале.
— Только если нужно. Я с удовольствием слушаю вас. Ваш английский превосходен. Вы долго жили в Америке?
Ривера польщено улыбается.
— Моя жена американка. — Он не говорит «бывшая жена». Значит, не признает развода.
— Послушайте, — он словно прочитал мои мысли, — если вы где-нибудь читали, что моя жена бросила меня, то это ложь. Лиза — верная душа. Это я в вечном поиске. Мне нужны новые и сильные эмоции. Без любви я не могу работать. Понимаете? Художнику нужна свобода. — Он берет мою руку, целует и задерживает в своей. — Если я вам сейчас скажу, что нахожу неотразимой такую красивую женщину, как вы, вы на меня не обидитесь?
— Нет. Разумеется, нет! — Я забираю руку. — Но нельзя мучить человека, с которым скреплен узами брака. Это не хорошо!
— А что хорошо в жизни? — удивленно спрашивает он. — Вы можете раскрыть секрет?
— Многое, думаю я, многое хорошо. Но я не для того сюда пришла, чтобы спорить с ним, и ограничиваюсь таинственной улыбкой, чем окончательно располагаю к себе.
— Моя прекрасная канадка! О чем вы думаете?
Он-то явно думает о постели.
— О вашей жене.
— О моей жене? — Он не может в это поверить. — Почему вы, дражайшая, думаете о моей жене, когда я сижу перед вами во плоти?
— Меня интересует, где она?
— За городом, — недовольно бурчит он, — в нашем имении в Южной Франции.
— И чем она там занимается?
Он измученно вздыхает.
— Работает над новой Коллекцией.
— Красивые вещи?
— Понятия не имею. Я в моде ничего не смыслю. А теперь мы поменяем тему. Мне кажется, есть более увлекательные вещи, чем говорить о моей жене.
— О чем же хотели бы поговорить вы? — спрашиваю я подчеркнуто наивно. — О вчерашней даме? Предыдущая подруга?
Реджинальдо громко хохочет.
— Вы забавляете меня, Офелия. Такая молодая и уже столько сарказма. Но я тактичен, любовь моя. От меня вы ничего не узнаете. Моя частная жизнь для меня — святое, женщина может доверять мне. Она может устраивать со мной самые разнузданные оргии, никто об этом даже не догадается. Я нем, как могила. Вы можете чувствовать себя в безопасности.
— Я ненавижу оргии.
— Почему?
— Потому что это не имеет ничего общего с любовью. Это для извращенцев или для мужчин, у которых проблемы с потенцией.
Он заказывает еще рюмку водки.
— Вы правы, — замечает он после первого глотка, — оргии — это что-то неаппетитное. Лучше всего с одной женщиной наедине. А теперь я сяду к вам поближе. Вы слишком далеки от меня, моя любовь.
Ривера встает и садится рядом со мной на коричневую бархатную банкетку.
Подают землянику, и он, с рюмкой водки в руке, смотрит, как я ем. Когда я заканчиваю, он обнимает меня и прижимает к себе.
— Какие у вас планы на вторую половину дня?
— Я еще не знаю.
— Могу я вам кое-что предложить?
— Нет, лучше не надо.
Он хочет положить руку мне на бедро, но я его не пускаю. Была бы я влюблена, я бы не возражала. А так мне мешают все эти люди, то и дело посматривающие в нашу сторону, чтобы не пропустить подробностей того, как знаменитый дирижер Реджинальдо Ривера опять идет налево. Не часто ведь такое в жизни увидишь, тем более так близко.
Но больше других посетителей меня смущает мужчина, который только что вошел. Он садится на табуретку возле стойки бара, громко заказывает коньяк, и не какой-нибудь, а знаменитый «Коньяк Фин Шампань 1830», которым славится «Риц» и маленькая рюмка которого стоит двести долларов. Он делает один глоток, с облегчением вздыхает и с таким отвращением смотрит на Риверу, будто он из полиции нравов.
Что-то тут не так. Этот мужчина в дорогом коричневом костюме стоял в холле, когда я вошла в отель, потом несколько раз проходил мимо открытой двери в бар — с опущенной головой, нервной походкой. Теперь он рискнул войти внутрь, но это еще не все. Моя интуиция подсказывает мне, что он чего-то хочет от нас. Вернее, не от меня, а от Риверы.
— Вы знаете мужчину у стойки? — тихо спрашиваю я. — В коричневом костюме?
Ривера бросает на него взгляд.
— Нет, никогда не видел. А что?
— Он не спускает с вас глаз. Может, он вас знает?
— Вполне может быть. Я знаменит, моя дорогая. Меня знают многие, кого я и в глаза не видывал. А теперь я должен вас поцеловать!
— Нет, пожалуйста, не надо. Здесь слишком много народу.
— Вы абсолютно правы.
Реджинальдо выпрямляется, поправляет свой галстук, приводит в порядок пиджак и подзывает официанта.
— Гарсон, последнюю рюмку водки и счет.
— Куда вы направляетесь? — спрашиваю я, продолжая играть в наивность.
— Вам это прекрасно известно.
— А если я не пойду с вами?
Ривера улыбается с торжествующим видом.
— Вы не бросите меня в беде, я знаю. Так не делают, если одеваются так, как вы. Ваше платье все выдает. Кстати, оно совершенно прелестно. Обворожительно. Если бы вы умели петь, я бы вас тут же ангажировал. А так я только могу попросить вас подняться наверх, в мой номер-люкс, и немного выпить. Можно?
Он сжимает мою руку.
Выпить? Насмешил. Я прекрасно понимаю, чего он хочет. Но мне это не так уж неприятно. Которую неделю я опять одна. С того рокового воскресенья меня не целовал ни один мужчина. Я хочу отдаться, утонуть в сильных руках, забыть все плохое. Секс всегда дарит яркие ощущения. А это именно то, что мне надо в моем теперешнем состоянии. Я хочу, наконец, избавиться от физиономий четырех подонков, преследующих меня во сне ночь за ночью. Ривера, правда, женат, а браки я принципиально не разрушаю.
