множество убитых. Какие досадные, невозвратимые потери!
Наконец ударила наша батарея. Молоденький полковник Миончинский знал и любил свое дело. Он так же, как и Корнилов, окончил Михайловское артиллерийское училище. Воевал в отряде Чернецова… Как артиллерист, Миончинский физически страдал от хронической нехватки снарядов. Поэтому «пустых» выстрелов у него, как правило, не бывало. «Нужда, - говаривал он, - научит метко стрелять!» Вот и теперь снаряд, другой, третий легли точно в цель. Мельница загорелась. И офицерские цепи снова поднялись во весь рост.
Внизу послышались громкие тревожные голоса - кто-то прискакал. Романовский проворно съехал со стога. Корнилов остался наверху один. Романовский едва не сбил Деникина. Весть пришла предельно неприятная: в нашем тылу появилась неприятельская конница. Под угрозой весь обоз… Когда Романовский снова вскарабкался на стог, Лавр Георгиевич раздраженно бросил:
– У них там в обозе два пулемета. Чего еще? Сами знаете: больше дать ничего не могу! Романовский доложил:
– Артиллеристы просят израсходовать неприкосновенный запас.
– Разрешаю. Снаряды ждут нас там… на станции! Уезжая, Деникин посмотрел на одинокую фигурку командую щего, торчавшую на самом верху: - Иван Павлович, уведите вы его. Это же черт знает что!
–А вы попробуйте сами! - съехидничал Романовский.
У Деникина стали пучиться светлые, с генеральской строгостью глаза:
– Но ведь если… не дай, конечно, Бог… Вы ж понимаете, надеюсь?
Романовский возмутился:
– Антон Иваныч, он же может подумать, что я не столько о нем, сколько о себе забочусь!
И он снова полез на стог.
Выселки все же заняли. Красноармейцы не выдержали ожесточенного штыкового удара. Фронтовая выучка офицеров сказывалась. Успех обошелся добровольцам слишком дорого: убитыми и ранеными они потеряли более 400 человек. Хоронить убитых генерал Марков не разрешил.- Мы их похороним в Екатеринодаре… да! Они заслужили самые высокие воинские почести!
Своей властью он мобилизовал подводы. Обоз разбух до невероятных размеров. Одних только раненых и заболевших везли более тысячи человек. А предстояли еще бои за речные переправы и на подступах к самому Екатеринодару.
Обоз армии, как и все снабжение, находился на плечах старого генерала Эльснера, корниловского сослуживца по Юго-Западному фронту. «Каприз» генерала Маркова он понимал и разделял. Но кто бы вошел в его невыносимое положение! Обоз на марше растягивался на несколько верст. А его требовалось охранять! - Евгений Феликсович, - утешил его Марков, - я вам пришлю роту своих орлов.
– Сергей Леонидович, - отпарировал Эльснер, - озаботьтесь лучше тем, чтобы ваши раненые не валялись на гнилой соломе.
Он пояснил: в походном лазарете нет ни одеял, ни простыней, ни полотенец. Все имевшееся белье пришлось израсходовать на перевязочный материал.
Соображая, генерал Марков запустил себе за ворот гимнастерки стек и с наслаждением почесывал спину. Заметив взгляд Эльснера, рассмеялся:
– Проклятые враги унутренние! Завелись… Мало мне врагов унешних!
Ночью его «орлы» устроили обыск в брошенных домах и притащили в лазарет вороха одеял, подушек, простыней. Этот беззастенчивый грабеж мало-помалу входил в обычай и назывался - «от благодарного населения». Невыносимая нужда заставляла петь исключительно свои песенки!
Хорошо разжился в Выселках и полковник Миончинский. Ему достался целый склад снарядов.
Самый страшный удар добровольцы получили с той стороны, откуда его никто и никогда не ожидал.
Внезапно пришло известие, что два дня назад кубанцы сдали Екатеринодар большевикам. Новоиспеченный генерал Покровский не дождался подхода корниловцев и отступил. Таким образом Добровольческая армия оказалась в западне: не только позади, но и впереди находились большевики, сгоравшие от нетерпения утолить свою ярость в расправе с ненавистными «кадетами».
Беда не ходит в одиночку, и в тот же день поступило сообщение, что в БрестЛитовске делегация большевиков заключила с немцами сепаратный мир. Свершилось то, о чем мечтал еще Распутин (он поплатился за это жизнью). На перемирие с врагом так и не отважился сам государь. На это преступление решились Ленин с Троцким. Они удержали свой режим у власти, спасли его ценой чудовищного ограбления России. По условиям мира Россияуступала Германии (уже дышащей на ладан) громадную территорию с населением 56 миллионов человек - треть населения всей страны. На этой территории находились: треть железных дорог, две трети железной руды и почти весь каменный уголь. Мало того, большевики обещали выплатить Берлинскому банку Мендельсона 6 миллиардов марок золотом. Недавний свой аванс Ленин возвращал расчетливым заимодавцам с гигантскими процентами!
После Брестского мира Троцкий оставил иностранные дела и становится во главе Красной Армии. В его руках сосредоточивается вся полнота реальной власти. И он приступает к выполнению своей задачи. Если Ленин писал: «Осуществить социальную революцию очень просто - надо уничтожить всего 300 буржуев», то Троцкий сурово поправляет вождя пролетариата: «Враг должен быть уничтожен поголовно!» Еще совсем недавно большевики выступали решительными противниками смертной казни (и всячески поносили за это Корнилова), то отныне они за любое прегрешение карали только смертью. Расстрел становился единственной мерой наказания. В Рыбинске расстреливали за скопление на улице, в Вятке - за выход из дома после 8 часов, в Брянске - за вульгарную выпивку.
Укрепление большевистского режима поставило Добровольческую армию в безвыходное положение. Сдаваться? Но это смерть, медленная, мучительная на радость палачам. Оставалось одно: умереть в бою.
На совете генералов было решено: идти вперед и с бою брать Екатеринодар.
Собственно, с середины марта и началась та героическая эпопея, которую потом назвали Ледяным походом.
Погода неожиданно испортилась. Тепло сменилось лютым холодом, посыпал снег. Даже раненые и больные ночевали под открытым небом. В то же время реки и речонки вскрылись, полая вода заполнила овраги. Армия закуталась в тряпье, в обноски, обсушиться и согреться не доводилось сутками.
Отчаяние обреченных помогало одолевать врага. Офицеры, уставя штыки, шли прямо на пулеметы.
Армия сбивала заслоны на пути и медленно продвигалась вперед.
На реке Лабе добровольцев вновь подвел новоиспеченный генерал Покровский. Получив задание выдвинуться к переправе, он не тронулся с места: решил, что в такую метель никто не воюет. Валил снег, солдаты стали замерзать. Генерал Марков, отчаянно сквернословя, велел всей имеющейся коннице переправлять пехоту на лошадях. Он мобилизовал для этого даже конвой Корнилова. Ночная переправа застала большевиков врасплох. Станица Елизаветинская была занята почти без боя. До Екатеринодара оставалось всего 18 верст. К утру метель утихла, проглянуло солнце. Лавр Георгиевич, сидя в седле, пропускал мимо себя обоз. Он с трудом узнал генерала Эльснера. Старик в походе оборвался и выглядел настоящим бродягой… Среди раненых в телегах словно проскочила искра: «Корнилов!» Люди приподнимались на подстилках, вскидывали руки. Генерала Эльснера позвали к подводе с умирающим юнкером. - Ваше превосходительство, говорят Корнилов… Далеко он?
–Рядом. Метров двести…
–Скажите… пусть подойдет.
Не слезая с седла, Лавр Георгиевич склонился над телегой.
– Я здесь, юнкер. Что вам угодно?
Юноша завозился в своем тряпье, выпростал руку: - Прошу вас… последний раз… Пожмите мне руку. У Корнилова перехватило горло.
–Вот так… - прошептал умирающий. - Спасибо…
В станичном правлении толчея необыкновенная. Степенные казаки каждый раз уважительно поднимаются с лавок, едва завидев генерала. Молодежь теснится у порога, в разговоры старших не встревает. Окна в правлении открыты настежь - южная весна наконец взяла свои права.
