куличках: в знойных казахских степях, на Эмбе, служащим на нефтепромыслах у Нобеля.
Владимир Семенович Завойко слыл в столичных деловых кругах человеком предприимчивым и загадочным. Он то появлялся на берегах Невы, то вдруг исчезал, и исчезал надолго. Двадцать лет назад, получив диплом инженера, пошел по дипломатической части и служил в Лондоне и в Париже. Внезапно бросив выгодную службу, сложил дворянское звание и приписался к крестьянскому сословию. Увивался одно время возле Распутина, удачно провел несколько финансовых махинаций. Вдруг снова исчез и оказался на нобелевских нефтепромыслах.
Далекая казахская степь, родина Корнилова, простиралась от каспийских берегов до Иртыша. В отличие от Усть-Каменогорска и Каркаралинска, мест зеленых, тенистых, напоенных речною свежестью, западный край степи испепелялся свирепым зноем. Там находилась мрачная дыра Кара-Бугаза, пески старинногоМангышлака, адаевские степи и соляные пустоши примитивных нефтепромыслов Эмбы, Маката и Доссора. В тех местах под отвесным солнцем Завойко и приобрел свой загар, так восхищавший столичных модниц.
Что погнало человека в безводную пустыню после Лондона и Парижа? Высокие оклады Нобеля? Инженер, как видно, соблазнился не напрасно. По всем повадкам в нем угадывался человек преуспевающий, богатый.
Вернувшись с Эмбы в Петроград, он успел основать журнал «Свобода в борьбе» и издательство «Народноправная Россия». Дружил с издателем Сувориным и пописывал в «Новое время» хлесткие статьи на патриотические темы, доказывая, что никчемное царское правление швырнуло Россию в руки ничтожных проходимцев. В его роскошной квартире на Невском происходили какие-то шумные собрания - на них стал обращать внимание контрразведывательный отдел столичного военного округа. Об этих собраниях, вернее, об интересе к ним начальника контрразведки Миронова докладывал Лавру Георгиевичу старший адъютант полковник Плетнев. В квартиру Завойко захаживал известнейший промышленник Алексей Путилов. В последнее время там стал появляться и распутинский убийца Пуришкевич.
Что же происходило на квартире инженера вечерами, за опущенными шторами?
Угарная эйфория от революционных перемен мало-помалу проходила. Горячие головы остужались. Стали образовываться группы и товарищества с планами решительно пресечь неразбериху и хаос. Силы для этого имелись, и немалые. Возмущение становилось всеобщим. Средства? Найдутся также. Для святого дела ничего не жалко. Дело стало за руководителем, за человеком с ясной головой и железной волей, за диктатором.
В квартире инженера на Невском на днях оформилась организация, назвавшая себя так: «Круг спасения России». Два основательных кирпича уже легли в ее фундамент - «Общество экономического возрождения» и «Военная организация». Завойко был послан к генералу Корнилову с предложением стать во главе национального возмущения, нараставшего с каждым днем.
Для разгрома кабака по имени «демократия» требовалась властная, даже жестокая рука - рука хирурга с безжалостным и точным скальпелем.
Прежде чем остановить свой выбор на Корнилове, столичные оппозиционеры рассмотрели несколько фигур. В Петроград под разными предлогами вызывались адмирал Колчак, генералы Деникин, Врангель, Крымов. В конце концов склонились к Корнилову. Ко всем своим достоинствам он уже сидел в самой столице, занимая один из ключевых постов.Начинать - и это было общим мнением - следовало со спасения армии. Русской армии грозило полное уничтожение, превращение ее дивизий и полков в беспрерывно митингующие орды. Рухнет армия - России станет не на чем держаться.
Ради армии генерал Корнилов был готов на все.
Дипломированный инженер по нефти, ставший в эти дни проницательным и умным журналистом, Завойко привлекал Корнилова своей невероятной осведомленностью о «Зазеркалье» происходившего в столице.
Постоянно коробило его в развязном журналисте единственное - свирепое антиеврейство. Во всех несчастьях России Завойко обязательно усматривал проказливую мордочку с горбатым носом и курчавенькими пейсами. О коварстве иудеев тот был способен спорить с кем угодно. Особенно уверенно рассуждал он о провокаторстве. Апофеозом этой подлой деятельности представал в рассказах инженера знаменитый Азеф, злой гений не столько террористов, охотившихся за царем, сколько самой охранки, призванной беречь царя от покушений.
Едва речь заходила о провокаторстве, Лавр Георгиевич умолкал. Эта область оставалась для него неведомой, загадочной. А Завойко сыпал именами, датами, событиями. Он уверял Корнилова, что в самой основе сокрушения самодержавия лежит не что иное, как большое, великое провокаторство. - Ваше превосходительство, неужели вы забыли Достоевско го? «Погубят жиды Россию…» Надеюсь, Достоевскому- то возра жать не станете?
– Это почему же не стану? Еще как стану! Тоже мне… какая- то жалкая кучка, лапсердачники! Смешно же сравнивать! Кто мы и кто они?
– Хе-хе. А между тем эта жалкая кучка лапсердачников заставила все народы в мире плясать под свою дудку, жить по своим законам! - Да не сочиняйте же, не сочиняйте, Владимир Семенович!
– Я сочиняю? Позвольте, вы хоть имеете представление, что лежит в основе всей деятельности еврея? Одно-единственное - ростовщичество. Процент на капитал. Дал рубль - два отнял. И так во всем. Назовите мне город, где не было бы банка. Назовите отрасль, где не хозяйничала бы биржа. Нет таких! А что такое все эти банки, биржи? Заведения господ ростовщиков. У нас в России давать деньги в рост считалось смертным грехом. Но… появились господа евреи. Я человек промышленный и уверяю вас: попробуй те-ка сунуться в какое-нибудь дело без кредита. Немыслимо. Все так теперь поставлено, что дороги в банк не избежать. А это значит - прямо в лапы самого хищного еврея. А уж он своего не упустит и обдерет клиента как липку!
Корнилов возражал, уверяя, что вовсе незачем тащиться в этот самый банк. Алчность гонит, желание разбогатеть… Разве не так? Все равно что пьяницу в кабак.
– Э, генерал, вы плохо знаете всю эту публику.
Лавр Георгиевич пожал плечами. На Востоке, совершенно несравнимом по древности с Европой, евреев давно метят, заставляя носить «нахи ланат» (пояс проклятия). Что-то похожее на колокольчик прокаженного или на каторжный бубновый туз.
– О, вот видите, видите! - обрадовался инженер. - Там разо брались, какое это мерзкое племя.
– Ну хорошо, тогда я вас так спрошу. Вот вы, командир полка, стоите в обороне. И полк ваш, извините, донельзя завши вел. Спрашивается: кто виноват? По-вашему, вши виноваты. А по-моему, солдаты, офицеры, командир. Грязнули просто, вот и все! - Так вы, - рассердился инженер, - похоже, и «Протоколов сионских мудрецов» не читали?
–Это почему же? Еще как читал!
–Ну и… Ну?
– Обыкновенный мобилизационный план. Проворонили! Мы точно такой же стащили у австрийцев перед войной через полков ника Редля.
–Но вы же видели, что там написано!
– А что бы вы от них хотели? Все, в конце концов, от нас зависит. Поэтому я и не понимаю… Когда я слышу: «Бей жидов», мне хочется заорать: «Бей дураков!»
–Но разве волки не опасны?
– Опасны. И еще как! И тигры опасны, и львы. И скорпионы, и фаланги. Змеи… Клопы опять же, блохи, вши. Но мы-то, люди, не пропали. И не пропадем! Все от нас зависит.
– Стоп! Но если вы, как командир, вдруг нашли вошь у солдата…
–Это безобразие. Немедленно баня, хар-рошая баня!
– Прекрасно! Давайте на этом и договоримся - баня. Вы ж видите, вокруг одни о н и!
– Не согласен. Засилье вижу, это да. Но обилия… нет, не вижу. Да и откуда ему взяться? Повторяю: сколько их и сколько нас!
С усталым видом Завойко замолчал, но продолжал смотреть на своего упрямого собеседника пристально, настойчиво. Под таким взглядом Корнилову стало неловко. - Позвольте мне, Лавр Георгиевич, заехать вот с какой стороны. Вся поэзия, как мы знаем, посвящена воспеванию глаз. Но известна ли вам хоть одна поэтическая строка о почках или печени? Голову кладу, что нет. А между тем человек без глаз
