— На какой мы глубине?
— Засекречено.
— Где мы?
— Засекречено.
Страх отчужденности вновь закрался в сердце, но пламя не угасало.
Двери с гудением раздвинулись, когда лифт доехал до конца.
Там было два охранника.
Один из них направил на Майка пистолет и выстрелил ему в живот...
«Это на самом деле любовь?” — спросила она у него. “Да”, — ответил он. “Я имею в виду — НАСТОЯЩАЯ любовь?” — вновь спросила она. “Да, настоящая, глупышка”. И он поцеловал ее. “Но что такое любовь?” — спросила она. Она пыталась изобразить невинное любопытство, но в ее голосе слышалась страсть. Она была новичком-Исполнителем и постоянно боялась допустить промах. Она всегда была начеку, чтобы не передавать аудитории некоторые свои личные эмоции — например, боязнь провала. Она излучила еще одну волну любопытства. “Что такое любовь?” — повторила она свой вопрос. “Любовь, дорогая моя, это луна, полная и яркая”. — “И это все?” — удивилась она. “Нет. Любовь — это лилии. Любовь — это розы. Любовь — это сомкнутые руки и губы, слившиеся в поцелуе. Любовь — это напиток, который пьют вдвоем. Любовь — это чувства, тоска, сладость и свет”. — “Это правда? — спросила она, приоткрыв полные алые губы. — Все это — любовь?” — спросила она, чувствуя, что во всем этом не так уж много от истины. Но аудитория думала, что все названное составляет сущность любви. “И конечно, — сказал он, — это тоже любовь”. Он потянулся к ней... Она исчезла... Черно-серый фантом. Выпадение. Техники забегали туда- сюда, но она вернулась прежде, чем они смогли что-либо отследить. На ее лице запечатлелся страх, хотя она не могла бы сказать, что ее испугало. Она ничего не могла вспомнить из этих десяти потерянных секунд. Только невнятный шум. Странные голоса, странный гул, жуткие крики. “И это тоже любовь, — сказал он, решив продолжить с того места, на котором они прервались. — Любовь — это...»
Майк неожиданно пришел в сознание. Он был жив. Широко распахнутыми глазами он обвел комнату. В ней находились двое. Один, стройный темноволосый мужчина с быстрыми движениями, был одет в серую лабораторную накидку. На другом, коренастом и мускулистом, был черный спортивный костюм и черные кроссовки. Лицо его, от левого уха до уголка губ, пересекал шрам.
— Вы прошли, — сказал стройный мужчина.
— Что прошел? — спросил Майк. — Воскрешение? — Он удивился, что способен внятно выговаривать слова. Язык казался распухшим.
— Зондирование. Вы не замышляете ничего против Революции.
— Я говорил им об этом. Я...
— Мы должны были удостовериться. Майк посмотрел на свой живот.
— В меня стреляли, — сказал он, отыскивая взглядом рану.
— Усыпляющей капсулой. Не более. Предосторожность охраны.
Майк сел в кресле, в котором до этого полулежал.
— А кто вы двое?
— Это Пьер Фидель. Пьер будет обучать вас великолепному искусству самозащиты. Он сделает из вас грозного бойца.
Пьер поклонился. Это, конечно, был тот, что со шрамом.
— А вы? — спросил Майк.
— Я Роджер Нимрон. Ваше обучение будет распределяться между физической подготовкой у Пьера и теоретическими уроками со мной. Каждое утро вы будете проводить в спортивном комплексе, день — в моем кабинете и вечер — опять в спортзале. Добро пожаловать в армию.
Майк сделал над собой усилие и встал, хотя колени его подгибались.
— Вы можете сказать мне, где я нахожусь?
Нимрон улыбнулся:
— На три мили ниже поверхности земли, под Аппалачами, на территории, которая до размежевания и смены названия именовалась округом Пенсильвания. Это бомбоубежище. Оно было построено в последние годы “холодной войны”, когда опасность ядерного уничтожения была наивысшей. В первые же дни моего пребывания на президентском посту я уничтожил все упоминания о нем, стер все записи в компьютере Вашингтона и в других компьютерах, на которые в будущем могло выйти правительство. Затем я стал финансировать Флексена из Федерального фонда, чтобы он переоборудовал это убежище, привел его в рабочее состояние. Это последний оплот Президента в борьбе против Кокли. Это место, откуда начнется Революция Средств Массовой Информации.
— Революция Средств...
— Я объясню это позже. Ваши занятия у Пьера начинаются прямо сейчас. Он покажет вам спорткомплекс.
Они пожали друг другу руки, и Пьер вывел Майка из комнаты. Майк был поражен мыслью о том, что не знает, какую выгоду Флексен или любой другой получит от Революции. Или ими двигала обыкновенная жажда крови, такая же, какую испытывал Кокли, желающий разорвать своих противников на мелкие кусочки? Майк мысленно сделал пометку:
'Спросить об этом у Нимрона на первом же теоретическом занятии”. Он должен знать ответ.
— Здесь спортивный зал, — сказал Пьер, когда желтая дверь поднялась перед ними, уходя в каменный потолок. За дверью была комната тридцать футов на тридцать, уставленная тренажерами и устланная матами. — Бассейн вон за теми дверями.
— Слишком уж роскошное бомбоубежище, — не подумав, брякнул Майк.
— Для Президента — не слишком, — скрипучим голосом ответил Пьер. Пока что Майк знал о Нимроне, Флексене и компании очень немного, но одно он усвоил четко — они уважали прошлое. Славное прошлое президентства миновало, но здесь оно сохранялось и почиталось.
— Ну конечно, — согласился он.
— Сюда, — сказал Пьер, выходя на середину устланного матами пространства. Этот человек весь состоял из мускулов. Его руки напряглись и покрылись буграми мышц, когда он взмахнул ими. Одновременно Пьер подпрыгнул. Его спина напряглась, как у дикого кота, преследующего добычу. — Что вы знаете о самозащите?
— Боюсь, что очень мало. В Шоу у меня всегда были телохранители.
— Естественно. Но здесь их нет. Вы должны учиться быстро. Графики Революции постоянно пересматриваются и уточняются. Кокли наращивает силы быстрее, чем мы предполагали. Например, мы не рассчитывали, что он попытается убить Нимми так скоро.
Майк кивнул.
— Вы должны усвоить все, чему я могу вас научить. Вы должны много работать и быстро учиться. — Пьер протянул ладонь для рукопожатия. Майк взял ее и неожиданно почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, а сам он перелетает через голову коренастого тренера. Затем он полетел — как птица. И упал — как камень, почувствовав боль во всем теле. — Первый урок, — сказал Пьер, — не верьте никому, никогда и нигде.
Так Майк начал овладевать японским искусством уличной драки. Он понял, что тут будет чему поучиться. И что придется много поработать.
Через четыре часа тренировка закончилась. Его накормили изысканной пищей, которая показалась ему жидкой кашей, потому что он чувствовал во рту только один вкус — вкус собственной крови. Его отвели в комнату — помещение кубической формы — и уложили в постель. Майка по-прежнему беспокоили пробелы в его знаниях о Флексене и остальных. Он тревожился за Лизу. Но ничто из этого не могло помешать ему уснуть. Простыни приняли его тело, шурша. Этот шелест еще не успел смолкнуть, как Майк уже спал.
