— Кто же вам помогает?
— Франк Мальбон, брат Урсулы. Это был первый его опыт, но будьте спокойны, он всегда мерил верно.
— Так должно было бы всегда быть, где нет недостатка в земле. Впоследствии легче будет составлять межевые акты, и мы сможем избежать при помощи этого многих хлопот.
— И многих тяжб, — прибавил землемер, качая головой. — По правде сказать, Мордаунт, я бы лучше согласился взять на себя такой труд в каком-нибудь голландском поселении, за полцены, чем провести границу между владениями двух янки, за двойную цену.
Голландец набьет себе трубку и курит, пока идет работа; а янки беспрестанно хлопочет о том, как бы отмерить лишний кусок земли в том или другом месте, так что нужно обеими руками держать совесть, чтобы цепь не уклонилась в ту или другую сторону.
Я знал предубеждения Эндрю против янки и поэтому переменил разговор, а начал говорить о любимом его предмете — о политике. Таким образом прошло около часа в разговорах, и я незаметно очутился у своего дома.
Вблизи дом казался немного лучше; огороды и луга, окружавшие его, были хорошо обработаны, на земле не было ни пней, ни корней. Здание походило, однако ж, немного на тюрьму, потому что снаружи совсем не было окон, а только одна дверь.
Мы остановились на минуту перед входом, чтобы взглянуть на окрестности. Кто-то вышел из дома, и возле меня вдруг очутился Сускезус. В то же время раздался полный и мелодичный голос, который я уже однажды слышал в маленьком сосновом лесу; он пел индейские слова, но мелодия, очевидно, была произведением какой-нибудь образованной страны. Я вдруг забыл и луга, и огороды, и Сускезуса, и землемера; думал только об этой чудной индианке, которая так хорошо знала европейскую музыку. Сускезус, казалось, был восхищен не меньше меня, он стоял неподвижно до конца пения. Старик Эндрю улыбался, ожидая конца песни; наконец, он с гордостью произнес имя Урсулы и пригласил меня следовать за ним в дом.
Глава XI
— Урсула! — повторил я тихо. — Так это не индианка? Это Урсула, Урсула землемера, Урсула Присциллы Бэйярд!
Вероятно, Эндрю услышал меня, потому что он остановился во дворе и сказал:
— Да, это Урсула, моя племянница. Этот ребенок, как птичка, запоминает все напевы. Когда она поет какую-нибудь нашу голландскую песню, верите ли, Мордаунт, она трогает меня до глубины души. А когда начнет петь по-английски, то, право, подумаешь, что она кроме это языка другого и не знает.
— Но та песня, которую я слышал, была индейская, судя по словам.
— Да, слова индейские, а напев, говорят, шотландский. Впрочем, какой бы он ни был, любезнейший друг, а он задевает меня за сердце.
— Каким образом ваша племянница успела научиться индейскому языку?
— Я уже вам сказал, что это птичка, которая перенимает все, что услышит. Она так понятлива, что из нее можно было бы, не больше как за неделю, сделать такого же искусного межевщика, каковым является ее брат. Вы знаете, между сколькими народами довелось мне жить до начала войны. Урсула всегда была со мной. Поэтому она и научилась языкам; а уж что один раз она выучит, то никогда не забывает. Урсула так долго жила в лесах, что стала почти дикаркой, и все же прекрасная девушка; я горжусь ею.
— Скажите мне, никто, кроме нее, не поет здесь, в окрестностях по-индейски? Нет ли каких-нибудь женщин при Сускезусе?
— При нем? Нет, он не такой человек! Кроме племянницы моей, я никого не знаю здесь, кто бы пел.
— Вы сказали мне, если я не ошибаюсь, что сегодня утром вы выходили ко мне навстречу; вы были один?
— Нет, нет! Мы были все, Сускезус, Франк, Урсула и я. Мы все отправились встретить молодого хозяина и поздравить его со счастливым приездом. Урсула, правда, немного поморщилась, стала говорить, что молодой девушке неприлично идти встречать молодого человека. Я бы согласился с ней в этом, если бы дело шло не о вас, но вы для нас не чужой, вы не какой-нибудь бродяга янки. Я хотел со всем семейством пойти к вам навстречу, но не скрою, что Урсула отказывалась нам сопутствовать.
— Значит, мисс Урсула была с вами. Странно, право, что мы не встретились.
— Ну, не так странно, как вам кажется. Теперь я начинаю догадываться, какую штуку сыграла с нами плутовка. Нужно вам заметить, Мордаунт, что когда мы отошли немного, она посоветовала нам свернуть с дороги в маленький сосновый лесок, чтобы перекусить. Плутовка сделала это с намерением, надеясь, что вы между тем пройдете, и таким образом она избежит встречи с вами.
— Так теперь я слышал голос Урсулы.., виноват, мисс Урсулы?
— Пожалуйста, без церемоний. Называйте просто Урсулой, как я и Франк зовем ее.
— Да, но вы ее дядя, а я для нее чужой.
— Чужой! Нет, нет! Я слишком часто говорил о вас и с ней и с ее братом; они оба любят вас почти так же, как я люблю вас.
Бедный Эндрю! Какое тягостное чувство заставил он меня испытать, открыв мне, что те, с которыми я должен был познакомиться, уже знают меня по описанию, конечно, слишком лестному, сделанному им. Трудно удовлетворить возбужденному ожиданию, и, признаюсь, меня очень занимала мысль, что подумает обо мне Урсула.
Песня, которую я слышал, все еще звучала у меня в ушах, и с той минуты, как я узнал, что это пела Урсула Мальбон, образ ее занял значительное место в моем воображении. Отступить не было никакой возможности, однако ж я попросил землемера пойти вперед. Так как мне неминуемо нужно было увидеться с молодой девушкой, то мне казалось, что чем скорее, тем лучше.
Здание, в которое мы вошли, сначала напомнило крепость, все окна и двери выходили во двор. Одна сторона защищалась остатками ветхого палисадника, впрочем совершенно бесполезного, потому что здание находилось на крутой возвышенности, которая могла служить надежным оплотом против нападений и набегов.
Внутренность дома намного превосходила его наружность. Окна придавали двору веселый и оживленный вид и нарушали однообразие этой тяжелой, деревянной массы, сложенной без вкуса и симметрии. Я знал, что дед мой Мордаунт отделал часть дома собственно для себя, и поэтому нимало не удивился, когда, войдя в дом, нашел несколько комнат, которые хоть и не были убраны роскошно, однако в них было все необходимое.
— Урсула, наверно, здесь, — сказал землемер, отворяя дверь и приглашая меня войти. — Поздоровайтесь с ней, Мордаунт, уверяю, она хорошо вас знает.
Я вошел и остановился в двух шагах от прелестной девушки. На ней было то же платье, в котором я видел ее в первый раз. Урсула обметывала бумажный клетчатый платочек, которые дядюшка употреблял из экономии. Когда я вошел в комнату, она встала и приветливо ответила на мой почтительный поклон.
— Что за церемонии, — сказал Эндрю, — протяните лучше друг другу руки. Ты знаешь, Урсула, что я люблю Мордаунта-Литтлпэджа, как родного сына.
Урсула повиновалась. Я с удовольствием взял ее маленькую ручку, нежную, как бархат. Не могу
