поступком выхлопотал для вас у генерала Литтлпэджа и полковника Фоллока разрешение продолжать ваше воровство…
— Берегись, старик! Не говори так.
— Если ты хочешь, я могу сказать иначе: благодарю за честь, сделанную мне и Урсуле, но повторяю еще раз, что никогда моя племянница не будет женой твоего сына.
— Почему ты не позволишь молодой девушке ответить самой? — закричал Мильакр прерывающимся от бешенства голосом. — Зефан не из числа тех, которых можно презирать. Я горжусь им, я его отец…
— Зефан примерный сын, — прибавила Пруденс в порыве материнской гордости. — Не знаю, какая бы девушка не согласилась отдать ему свою руку.
— Хвалите ваш товар, как вам будет угодно, если это вам доставляет удовольствие, — ответил спокойно землемер, — вы вправе это делать, но я никогда не изменю своего решения. Никогда это бедное дитя не выйдет за сына Мильакра, скваттера; будущий ее муж должен быть образованным, с высокими и душевными качествами, и характеры у них должны быть похожими.
Между присутствующими послышался ропот. Но эти голоса перекрылись звонким голосом Мильакра.
— Берегись, землемер, — закричал он, — повторяю еще раз: любое терпение может лопнуть.
— Я не имею никакой в тебе нужды, Мильакр, и ни в ком из твоих сыновей, — ответил тихо Эндрю, обняв Урсулу, которая смело посмотрела на толпу и таким поведением поощряла своего дядю. — Посторонитесь, я вам приказываю, не смейте останавливать брата, который спасает дочь своей сестры… Назад, говорю я вам, потому что я не хочу больше оставаться здесь. Через час или два, несчастный, ты поймешь всю цену своего низкого поведения и будешь жалеть, что не поступил, как подобает честному человеку.
Тут шум усилился до того, что невозможно было понять ни одного сказанного слова. Мильакр ревел, как разъяренный волк, выкрикивая проклятия и ругательства. Молодые скваттеры подражали ему. Они столпились около двери, к которой медленно подходил землемер.
Вдруг посреди этой неразберихи раздался выстрел, и Эндрю Койеманс, раненный, упал на пол.
Глава XXVI
По закону природы излишек страсти всегда успокаивает сердце. Человек поддается бешенству только до тех пор, пока следствие его — преступление не откроет глаза виновному и не вернет его на истинный путь, и это совершенное преступление останавливает руку, охлаждает чувства и возбуждает совесть. То же произошло и со скваттерами. Глубокое молчание наступило вместо прежнего шума, так что можно было слышать прерывистое дыхание Урсулы, которая в оцепенении, как бы пораженная громом, стояла возле тела своего дяди. Все молчали, никто не пытался выйти, все были неподвижны, как статуи. Трудно было понять, кто стрелял в землемера.
Сначала мои подозрения упали на Тоби, от которого можно было ожидать подобного поступка. Но потом я подумал на Мильакра, что показалось более верным.
Впрочем, это были только одни догадки. Сказать правду могли только одни скваттеры, но они не могли изменить себе. Они решили или вместе спастись, или вместе погибнуть.
Едва я пришел в себя, моим первым движением было схватить Урсулу на руки и бежать с ней. Это я успел бы сделать, потому что все были поражены случившимся и не обратили бы на нас внимания. Но Урсула не хотела и думать о бегстве в подобную минуту.
Вырвавшись из моих объятий, она упала на колени возле своего дяди.
— Он еще дышит! — сказала она прерывистым голосом. — Благодарю тебя. Боже, он еще дышит! Рана может быть не очень опасная, если только не медлить и оказать помощь.
Тут Урсула показала всю энергию своего характера.
Быстро поднявшись, она подошла к скваттерам, которые молча смотрели на землемера. Впереди их стоял Мильакр — мрачный и как будто волнуемый тревожными чувствами.
— Неужели никто из вас мне не поможет спасти того, кто был для меня вторым отцом?.. Неужели вы все одинаково жестоки и нечувствительны? — спросила Урсула с жаром, который будто передался в сердца окружающих молодую девушку, потому что они все стали внимательно и участливо слушать ее.
— Помогите мне, — продолжала она, — поднять его и перенести на кровать, где майор Литтлпэдж осмотрит рану. Вы не откажете мне, Мильакр, в этой просьбе; вспомните, что и с вами случалось такое или, по крайней мере, может случиться.'
Зефан подошел к ней первый, и, с его помощью, а также Урсулы и Лавинии, мы положили землемера на кровать Пруденс, стоявшую в главной комнате.
Скваттеры, посоветовавшись между собой, вскоре скрылись один за другим, и в доме остались только Мильакр, его жена и Лавиния. Лавиния помогала Урсуле привести в чувство несчастного землемера; что же касается самого скваттера, то он сел в углу возле огня, между тем как Пруденс заняла место в другом — противоположном.
Мильакр, казалось, взвешивал свое преступление и то наказание, какому он может подвергнуться. Несмотря, однако на то, он полностью собой владел и искусно скрывал чувства, обуревавшие его душу.
Но Пруденс не могла себя сдерживать, она бесконечно вздрагивала, таким образом, было видно неспокойное ее состояние. Я уже насмотрелся на раны во время моей военной жизни и мог по первому взгляду определить, смертельны ли они или нет. Тут нечего было и сомневаться: рана землемера несомненно была смертельной. Пуля прошла насквозь.
Через несколько минут моего старого друга привели в чувство.
— Благодарю, Мордаунт, благодарю за все ваши заботы, — сказал он. — Скваттеры ранили меня, но я их прощаю. Они грубые, они эгоисты, а я их задел за живое.
Но как перенести хладнокровно оскорбление, нанесенное Урсуле?
Так как Зефан был рядом в этой комнате, то я решил переменить тему разговора и спросил землемера, как он чувствует себя.
— Худо, Мордаунт, смерть недалека, — ответил он твердым голосом. — Пуля прошла насквозь.., моя жизнь пришла к концу… Но что же?., ведь я пожил достаточно, разве шутка семьдесят лет?., я готов пуститься в дорогу, как только будет мне ведено свыше. Но вот о чем я сожалею, мой друг, что я не закончил своего межевания… не заплатил полностью генералу за все, что он для меня сделал…
— Не говорите об этом, Эндрю. Вы знаете, что мой отец готов был бы пожертвовать лучшим своим имением, чтобы только видеть вас снова здоровым.
— Верю вам, мой друг, верю, тем более, что генерал всегда был привязан ко мне. Мордаунт, я хочу вам сообщить тайну, которую я до сих пор не открывал никому, потому что ваш отец хотел, чтобы я забыл это навсегда.
— Вы устали, добрый Эндрю, лучше поспите, а тайну эту оставьте на другое время.
— Нет, нет, майор, я чувствую, что моя рана смертельная и что мне недолго осталось жить. Пока есть время, я буду говорить. Итак, слушайте… Вы знаете, что я никогда не знал математику, а почему именно? Этого я сам не понимаю, тем более, что мой дедушка был отличный математик… Но как бы там ни было, я не был посвящен в таинства этой науки и не мог бы занимать места капитана, если бы мне не помог ваш батюшка. Он делал за меня все расчеты, писал за меня, и на протяжении всей кампании не открывал никому, что выполняет мои обязанности за меня… Между тем все мне удивлялись, все хвалили,
