тетушка, если о нем не думали ни старик Бэйярд, ни его супруга, то вспомни, любезная сестрица, что остаются два человека, между которыми может быть эта тайна — это господин Томас и ты. Согласна ли? Ну, олицетворенная откровенность, отвечай!
Кэт была поймана врасплох, — невозможно было вывернуться; я любовался замешательством, от которого она казалась мне еще милее. Помолчав немного, она доверчиво взглянула на меня и сказала:
— Я хотела предоставить маменьке сообщить тебе одно обстоятельство, в котором, я уверена, ты примешь живое участие, но теперь, чтобы сдержать обещание — быть с тобой откровенной, я расскажу тебе все сама.
— Надо помочь тебе, милая Кэт, я вижу это. Ты невеста Томаса?
— О, нет! Это дело не так еще продвинулось. Он просил моей руки, но я отложила ответ до твоего приезда.
Я ни за что не решусь принять предложение, прежде чем ты не одобришь его.
— Благодарю. Будь уверена, Кэт, что и я отплачу тебе той же монетой. Да, ты раньше всех узнаешь о намерении моем жениться, и тогда ты поможешь мне советом.
— Большая разница между правами старшего брата и правами молоденькой, неопытной девушки, которая, прежде чем сделать выбор, должна сама руководствоваться советами своих друзей.
— Но когда наступит это время, ты не будешь молоденькой, неопытной девушкой; ты будешь женщиной замужней, которая в состоянии дать совет, основываясь на собственном опыте. Но возвратимся к Томасу. Так, значит, ты обо мне говорила с ним?
— Да, — тихо ответила мне Кэт.
— А кто начал говорить об этом?.. Ты?
— Я не отказываюсь. Мы говорили однажды о тебе, и тогда я сказала, что надеюсь, что ты посмотришь на Присциллу так же, как все мы смотрим на нее. Вот и все.
— И вполне достаточно, моя милая, чтобы заставить Томаса повеситься.
— Повеситься! Почему?
— Потому, что этим ты очень ясно сказала ему, что ищешь другого средства соединить оба семейства, кроме того, которое лично его касается.
Кэт засмеялась; мое замечание ничуть не встревожило ее, поэтому я мог заключить, что молодой человек успел уже оградить себя, и если бы я осмелился найти его не по своему вкусу, то этим огорчил бы сестру.
— Когда же я увижу этого образцового молодого человека и эту совершенную девушку? Ведь надо же закончить чем-нибудь?
— Я не говорю, что Томас — совершенство. Он добрый, милый человек — и только.
— И вместе с тем хорош, без сомнения?
— Он далеко не так хорош, как ты, если это может только польстить твоему самолюбию.
— Бесконечно приятно, когда мне говорит это сестра.
Но ты не ответила на мой вопрос.
— Если ты хочешь все знать, то я скажу тебе, что мы встретим сегодня брата и сестру у нашей бабушки. Она написала мне вчера, что пригласила их к обеду и что они обещали приехать.
— Что же это такое! Значит, и бабушка в заговоре!..
Значит, и она хочет меня женить волей или неволей?
Кэт опять засмеялась, и я невольно сознался, что сам, ничего не подозревая, помогал исполнению замысла, заранее подготовленного.
Нам оставалось не больше одной мили до Сатанстое, когда мы встретили Джепа, возвращавшегося из Лайлаксбуша; оттуда он вез матушке полную корзину фруктов.
Кэт сказала мне, что мы получили приглашение, написанное по всем правилам, и поэтому я не мог понять, какая была необходимость посылать извещение о нашем приезде. Эту мысль я не высказал сестре, желая лично сам понаблюдать за обстоятельствами.
— Ну что, Джеп? — спросил я. — Как нашел ты Сатанстое после долгой отлучки?
— Не так хорош!.. Столько перемен!.. Но знаете ли, сударь, что я слышал в таверне, где останавливался на минуту, чтобы напоить лошадь?
— И чтобы самому выпить. Что же ты слышал?
Продолжай.
— А вот что, сударь. Пока мы там были, новая хозяйка, которая, вы знаете, приехала из Коннектикута, сказала мне: «Куда едешь, цветной господин?» Ведь это было сказано приветливо, так ли, сударь?
— Ну, ну, ну! Рассказывай короче. Нельзя же с тобой стоять здесь целый век.
— Я ответил ей, что возвращаюсь в Сатанстое, откуда я давно уже уехал. Ведь вы никогда не догадаетесь, что она мне сказала?
— Нет, не догадаюсь. Говори скорей.
— 'Что ты называешь таким странным словом, — сказала она, вытянув лицо, как будто перед ней леший стоял. — Сатанстое!.. Чертов ноготь! Ты, наверное, хотел сказать Дибльтон (город черта). Порядочные люди называют это место Ущельем'. Как вам это нравится, сударь?
— Да, я знаю, что лет тридцать уже, как со всех сторон нападают на старинные названия. Разве ты забыл, Джеп, что янки всегда недовольны, пока не изменят чего-нибудь? Половину времени они употребляют на изменение выговора своих имен, а другую — чтобы портить наши названия. Пусть они называют Ущельем, как им угодно, но ты и я, мы всегда будем говорить Сатанстое.
— Да как же иначе, сударь? Ведь все, у кого есть глаза, видят место, где Сатана оставил следы своих когтей? Большого ума здесь не потребуется.
Оставив Джепа продолжать свои рассуждения, мы пустили лошадей мелкой рысью.
— Не странно ли, право, — сказала мне Кэт, — что у чужих людей появляется такая страсть изменить название имения нашей бабушки? Предположим, что это название не совсем хорошее, но его произносят почти сто лет; мне кажется, что оно должно остаться по крайней мере по праву долголетия.
— Так, моя милая, но ты не знаешь еще, что такое притязание, тщеславие, глупость доморощенных гениев!
Хоть я и молод, но все же прожил довольно, чтобы увидеть, что между нами царствует какой-то дух, который очень честолюбиво зовет себя духом прогресса, который пытается разрушать гораздо более важное, чем названия наших бедных жилищ; находит какая-то небывалая идея вкуса и роскоши, и, вследствие этого, заменяет принужденностью и педантством простоту природы.
Глава IV
На крыльце дома в Сатанстое нас ожидали бабушка и Томас, или, как звали его уменьшительно. Том
