двери простого уединенного дома, перед которым взад и вперед ходил часовой. Позади дома то появлялась, то исчезала длинная тень другого часового — свидетельство того, как бдительно охраняли тех, кто находился внутри.
— Входите! — сказал Ральф, решительно отворив дверь.
Сесилия повиновалась, но, вступив в узкий коридор, вздрогнула, увидав расхаживавшего там еще одного часового с ружьем.
Ральф, который, видимо, был здесь своим человеком, непринужденно спросил:
— Приказ от Вашингтона еще не получен?
— Нет, — ответил часовой, — и, судя по этой задержке, нельзя ждать ничего хорошего.
Старик пробормотал себе что-то под нос, но прошел вперед и, распахнув другую дверь, воскликнул:
— Входите!
Сесилия послушно переступила порог, и дверь за ней тотчас захлопнулась. Не успела она выразить ни удивления, ни испуга, как очутилась в объятиях своего мужа.
Глава 31
— Ах, Лайонел, Лайонел! — вскричала, плача, Сесилия, осторожно высвобождаясь из крепких объятий Линкольна. — В какую минуту ты покинул меня!
— И как я был за это наказан, любовь моя! Ночь отчаяния и утро горьких сожалений! Как скоро я почувствовал всю силу тех уз, что связали нас с тобой! Если только мое безрассудство не разорвало их навеки…
— Неверный! Теперь я узнала тебя и с чисто женским искусством сплету такую сеть, что сумею тебя удержать.
Лайонел, если ты любишь меня так сильно, как мне хочется в это верить, пусть все прошлое будет забыто! Я прошу, я настаиваю: никаких объяснений! Ты был обманут, но я вижу раскаяние в твоих глазах: теперь к тебе вернулся рассудок. Так будем говорить только о тебе. Почему тебя так стерегут — скорее как преступника, чем как офицера королевской армии?
— Они и правда очень усиленно охраняют мою особу.
— Но как ты оказался в их власти? И почему они так злоупотребляют ею?
— Это легко объяснить. Вспомни, какая была страшная буря ночью, когда мы венчались, Сесилия!
— Это было ужасно, — ответила она, содрогнувшись, но тотчас же радостная улыбка согнала с ее лица последние следы печали и заботы. — Я уж больше не верю в предзнаменования, Лайонел, — продолжала она. — Впрочем, если даже одно и было послано нам, разве оно уже не исполнилось? Я не знаю, Лайонел, что значит для тебя благословение докипающей землю души, но для меня большое утешение в том, что моя бабушка, умирая, благословила наш поспешный союз.
Сняв руку, которую Сесилия доверчиво положила ему на плечо, Лайонел мрачно отошел в дальний угол комнаты.
— Сесилия, я люблю тебя так сильно, как тебе хочется в это верить, — сказал он, — и я готов подчиниться твоей воле и предать забвению прошлое, но я продолжу свой рассказ. Ты помнишь, в ту ночь разразилась такая буря, что никто не отважился бы без крайней нужды выйти из дома, но я решил воспользоваться непогодой и с помощью флага, который всегда был в распоряжении дурачка Джэба Прея, покинул город. Раздраженный… Я сказал — раздраженный? Нет, скорее терзаемый ураганом страстей, перед которыми бледнела разбушевавшаяся стихия, я слишком далеко зашел… Сесилия, я был не один!
— Я знаю это, знаю, — быстро сказала она, почти задыхаясь от волнения, — но что же было дальше?
— Мы встретили пикет, который никак не мог принять офицера королевской армии за нищего дурачка, хотя и пользующегося некоторыми привилегиями. В нашей тревоге мы позабыли.., поверь мне, дорогая Сесилия, если бы ты знала, при какой сцене я присутствовал, какие причины толкали меня, ты оправдала бы мое как будто непонятное бегство от тебя!
— Неужели я сомневаюсь в этом? Разве могла бы я, позабыв свое положение, свою недавнюю утрату и свой пол, наконец, последовать за человеком, недостойным моего участия? — ответила Сесилия, и лицо ее вспыхнуло и от смущения и от силы охвативших ее глубоких чувств. — Не думай, что я пришла сюда, чтобы, как слабая женщина, упрекать тебя в несовершенных прегрешениях. Я ваша жена, майор Линкольн, и должна поддерживать вас в те минуты, когда вам больше всего нужна нежность супруги.
Я дала этот священный обет перед алтарем, и стану ли я колебаться, выполнить ли его, лишь потому, что на меня устремлены взоры людей.
— Я сойду с ума, я сойду с ума! — вскричал Лайонел и в душевном смятении начал метаться по комнате. — Порой мне кажется, что проклятие, сгубившее отца, тяготеет и над сыном!
— Лайонел, — мягко сказала Сесилия, подойдя к нему, — разве так ты сможешь сделать меня счастливой?
Разве так встречают женщину, вверившую любимому свое счастье? Но я знаю: ты успокоишься, ты будешь справедливее к нам обоим, ты будешь покорен воле божьей! Ну, а теперь вернемся к твоему аресту. В твоем необдуманном появлении в американском лагере вряд ли можно усмотреть преступные намерения, и будет нетрудно убедить офицеров, что ты не способен на подобную низость.
— Трудно укрыться от бдительности тех, кто борется за дело свободы, — раздался негромкий, спокойный голос Ральфа, неожиданно вошедшего в комнату. — Майор Линкольн слишком долго внимал решениям тиранов и рабов и забыл о стране, в которой он родился. Если он хочет спастись, пусть откажется от своих заблуждений, пока еще может сделать это с честью.
— 'С честью'! — не скрывая своего презрения, повторил Лайонел и опять начал быстро и взволнованно шагать по комнате, не удостаивая непрошеного гостя ответом.
Сесилия бросилась в кресло и, наклонив голову, спрятала лицо в маленькую муфту, словно заслонясь от какого-то ужасного зрелища.
Наступившую тишину через мгновение нарушили громкие голоса и шум шагов в коридоре. Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился Меритон. Увидев его, Сесилия вскочила с кресла и, сделав ему знак удалиться, в каком-то исступлении закричала:
— Уходите отсюда, уходите отсюда, во имя неба, уходите!
Слуга заколебался, но тут он увидел Лайонела, и преданность хозяину взяла верх над почтительностью к его супруге.
— Слава богу, я опять вижу вас, сударь! С тех пор как я покинул берега Англии, для меня не было более радостной минуты! Ах, если бы мы были сейчас в Равенсклифе или в Сохо, я бы счел себя самым счастливым человеком во всех трех королевствах! Ах, сударь, уедем поскорее из этой колонии и вернемся в страну, где нет мятежников, где не поносят ни короля, ни палату лордов, ни палату общин!
— Довольно, добрый Меритон, довольно! — перебила, задыхаясь, Сесилия. — Уходите, идите в трактир, в какой-нибудь колледж, дуда угодно, только не оставайтесь здесь!
— Не отсылайте верноподданного обратно к мятежникам, сударыня, умоляю вас! Каких только кощунственных речей я не наслушался, сударь, пока был там! Они говорили о священной особе монарха так
