он зашел, то влюбился бы в Глорию.
Ее мечтания были прерваны шумом у стола выдачи. Усатый мужчина с багровым лицом, одетый в клубный пиджак, возбужденно размахивал последним романом Молли Паркин.
— Это разврат, — рычал он, — полнейший разврат. Я пришел сюда для того, чтобы сообщить вам, что я сожгу ее.
— Тогда вы за нее заплатите, — предупредила мисс Наджент. — Ее спрашивают многие читатели.
— Разврат и притом написан женщиной, — вопил мужчина в клубном пиджаке. — Не понимаю, как это посмели напечатать.
Его слушали уже все, кто был в зале, хотя и делали вид, что изучают полки с книгами. Их явно увлекала перспектива хорошей перепалки.
Имоджин вернула на свое место «Время невинности» и покатила тележку обратно к столу выдачи.
— Позвольте, я вам отсюда кое-что зачитаю, мадам, — настаивал мужчина в клубном пиджаке.
— Теперь можешь идти, Имоджин, — поспешно сказала мисс Наджент.
Имоджин колебалась, ей было неудобно, но очень хотелось послушать, чем закончится этот шум.
— Ступай, — твердо сказала мисс Наджент. — Ты пропустить теннис. Меня в понедельник не будет. Я пойду на похороны Флори, так что увидимся во вторник. Итак, сэр, — обратилась она к мужчине в клубном пиджаке.
Почему я всегда пропускаю самое интересное? — подумала Имоджин, направляясь в помещение, где мисс Иллингуорт возилась с материалами из папки с регистрациями нарушений.
— Я писала мэру пять раз насчет возвращения доклада Ханта, — с раздражением сообщила она. — Казалось бы, человек в его положении…
— Может быть, он считает себя достаточно важной шишкой, чтобы держать книги столько, сколько пожелает, — сказала Имоджин, отпирая свой ящик, чтобы достать оттуда сумку.
— Двадцать один день — предельный срок, и правила есть правила, моя милая, будь ты хоть сама английская королева. Ты видела открытку от мистера Клафа? Это умора.
Имоджин взяла открытку с изображением синего моря и оранжевого песка и прочитала на обороте:
«Я бы не хотел тут жить, — писал заместитель директора библиотеки, проводивший отпуск на Сардинии, — но для отпуска это вовсе жуткое место. Подушки — как цемент марки Голубой Крест. Желал бы видеть вас здесь, но не хочу обманывать. Б. К.»
Имоджин усмехнулась, потом вздохнула про себя. Надо не только подыскать себе отличное место для отдыха, но и написать оттуда что-нибудь остроумное. Она зашла в женскую комнату, чтобы причесаться и смыть с рук фиолетовые чернильные пятна от штампа с датой. Она нахмурилась своему отражению в треснутом зеркале: огромные серые глаза, розовые щеки, многовато веснушек, вздернутый нос, пухлые губы, длинные волосы цвета мокрого песка, имевшие раздражающую склонность завиваться при первых же признаках дождя.
«Почему я так молодо выгляжу, — сердито подумала она, — и почему я такая толстая?»
Она сняла зеркало со стены и осмотрела свои полные груди, широкие бедра и крепкие ноги, которые при холодной погоде становились крапчато-лиловыми, но сегодня были, к счастью, закрыты черными сапогами.
«Фигура, типичная для северных стран, — думала она, — чтобы переносить воющие ветры и арктический климат».
В последний год учебы в школе ее постоянно бесило, что она весит одиннадцать стоунов[2]. Теперь, через два года она потеряла два стоуна, но все еще считала себя толстой и малопривлекательной.
Когда она выходила из библиотеки, ее поджидала младшая сестра Джульетта. Гораздо больше заботившаяся о моде, чем Имоджин, она была ярко одета. На ней были блестящие чулки, к огромному, небрежно болтавшемуся свитеру розового цвета был пришпилен рожок мороженого из папье-маше. На шее болтался миниатюрный кожаный кошелек. Ее светлые кудри трепал ветер, когда она, как гриф, делала на своем велосипеде круги.
— Наконец-то, Имоджин. Ради Бога, давай скорей! Бересфорд уже на корте и намерен выиграть. Ты взяла с собой «Фанни Хилл»?
— Черт! Забыла. — Имоджин повернулась было обратно.
— Ладно, — сказала Джульетта, — Неважно. — И, нажав на педали, покатилась по булыжной мостовой.
— Повтори, как его зовут, — попросила пыхтевшая рядом Имоджин.
— Я говорила тебе уже миллион раз: Бересфорд. Н. Бересфорд. Надеюсь, что «Н» не обозначает «Норман» или что-нибудь еще более противное. Будь уверена, он пробьется. Такого я в жизни никогда не видела.
На прошлой неделе, подумала Имоджин, Джульетта бьша увлечена любовью к Роду Стюарту, а на позапрошлой — к Джоржу Бесту.
Хотя светило бледное солнце, послеобеденные покупатели кутались в шарфы и куртки. Они суетливо двигались вниз по улице навстречу ветру. Когда Имоджин и Джульетта прибыли в теннисный клуб, большинство зрителей сгрудились, чтобы было теплее, вокруг корта номер один.
— Мне не видно, мне не видно! — заверещала Джульетта.
— Пропустите девочку, — снисходительно сказала толпа, и Джульетта, таща за собой не очень уверенную Имоджин, за несколько секунд пробилась в первый ряд.
— Вон он, Бересфорд, — прошептала она, прижавшись лицом к проволочному ограждению. Подает с этой стороны.
Он был рослый и стройный, с длинными ногами, гладкий и коричневый, как конский каштан, с курчавыми черными волосами. Когда он подавал, мышцы спины ходили у него ходуном. Его противник даже не увидел летящего мяча. Вокруг корта послышались аплодисменты.
— Гейм и первый сет — за Бересфордом, — сказал рефери.
— Играет как чемпион, — высказался один мужчина в толпе.
— Ведь с ума же можно сойти! — вздохнула Джульетта.
— Со спины смотрится неплохо, — осторожно согласилась Имоджин.
Но когда Бересфорд, повернувшись к ним лицом, медленной походкой направился к линии, чтобы начать следующий гейм, у нее перехватило дыхание. Тонкие черты смуглого лица, глаза цвета дельфиниума, глянцевитые усики над мягкими, чуть кривящимися губами делали его воплощением всех романтических героев, о которых она когда-либо мечтала.
— Ты оказалась права, — пробормотала она Джульетте, — он умопомрачителен.
Не сводя глаз, она следила, как он провел следующие три гейма, не уступив ни одного очка. Потом — впоследствии она никак не могла вспомнить точно, как это произошло, — он подошел к изгороди, чтобы подобрать мяч, и. неожиданно взглянув на нее, улыбнулся. Он стоял, улыбался, и его сверкающие голубые глаза прожигали дыры в проволочной сетке.
Публика стала проявлять нетерпение.
— Бересфорд — на подачу! — в третий раз крикнул судья. Бересфорд встряхнулся, подобрал мяч и вернулся на линию. Он сделал двойную ошибку.
— «При первой встрече они обменялись взглядами», — сказала Джульетта цитатой из «Бури». — Ой, Имоджин, ты видела, как он на тебя посмотрел? И теперь смотрит. Ах, это несправедливо. Почему, ну почему я не ты?
Имоджин решила убедиться, что это ей не привиделось. Она огляделась вокруг, чтобы посмотреть, нет ли позади нее какой-нибудь красивой девицы, настоящего предмета внимания Бересфорда. Но там оказались только жирная женщина в фетровой шляпе пурпурного цвета и двое мужчин.
Его игра явно разладилась. Он пропустил несколько легких мячей и всякий раз, когда менял
