Если Бог есть любовь...

Пантеистам более всего в христианстве непонятна тайна Божественной любви. Когда один из корреспондентов Е. Рерих робко заметил, что Бог есть любовь, а любить может лишь субъект, а не безликий закон – теософка напомнила: «Восток запретил всякое обсуждение Неизреченного, сосредоточив всю силу познавания лишь на величественных проявлениях Тайны». В другом месте она, правда, пояснила, что «божественная любовь» есть не что иное, как силы космической гравитации: «Божественная любовь есть начало притяжения или тот же Фохат, в его качестве божественной любви, электрической мощи сродства и симпатии».

Христианин же за симфонией мира ощущает именно живую любовь, любящую Личность. Не просто Закон, не просто Разум, не просто «гравитацию», не просто «космическое электричество», но – Личную и любящую Волю. И поэтому он переживает единство Бога и мира даже еще более живо, чем пантеист. Он не просто, подобно пантеисту, переживает причастие мира Горнему Началу, но он еще знает, как имя этого Начала, знает, Кому можно вымолвить слово благодарности за этот вечер и за будущий рассвет. Вот право, потерянное пантеистами – они не могут воскликнуть: «Слава Тебе, показавшему нам свет!».

Теперь мы можем продолжить наш эксперимент, чтобы решить, как достойнее думать о Боге. Мы уже видели, что среди множества богословских концепций самая чистая, возвышенная, продуманная – та, которая возвещает: «Бог есть любовь». И тот образ Божественной Личности оказывается и более глубоким, и более привлекательным, в котором проявления Бога усматриваются не только в воле, в силе или в разуме, но и в любви.

Значит, религия будущего, если она действительно пожелает вместить все лучшее, что уже осознано в религиозной эволюции человечества, должна будет принять эту формулу.

Бог – Один. Бог есть Личность. Бог есть Любовь. Таковы три важнейшие вывода из религиозной истории человечества.

И это не просто формула. В христианстве есть не просто отражение этой формулы, а ее уникальное воплощение. Христос не просто рассказывал людям о Божией любви. Он ее явил. Именно в Жертве Христа откровение о Боге явлено в большей мере, чем в любых проповедях и в притчах. Любовь открывается не в аргументах, а в действии. И важнее всего в Христе – Его действие.

Оккультисты скажут: мы признаем великое значение жертвы Христа, мы видим в ней знак и урок Божией любви. Но это заявление не сделает их христианами. Во-первых, карма, которая является высшим принципом оккультной философии, никого не любит. Она просто автоматически действует. Во-вторых, для христиан во Христе обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2, 9), а для оккультистов во Христе была всего лишь частичка Божества. В-третьих, для христиан воплощение Бога в человеке, во Христе было свободным и чудесным действием любви. Для оккультистов же Божество просто присутствует в каждом мировом феномене, в том числе и во Христе, равно как и в том копье, которым Христос был пронзен, и в той чаше, в которой Пилат умывал руки. По их мнению Божество страдало не потому, что хотело вобрать в Себя опыт человеческой боли, а потому, что Ему некуда было уйти. Бога вне мира с точки зрения оккультистов нет, и поэтому, разламывая любой камень – разламывают кусочек божества, которое в общем-то вовсе не соглашалось (ему «нечем» соглашаться, в нем нет личности) ни на какие страдания.

Оккультисты готовы почтить страдания Христа, но для них Он не более чем «планетарный Логос», сошедший с не слишком высокой ступени «Космической Иерархии». Но это значит, что о Боге и нельзя сказать, что именно Он есть любовь: на Голгофе умер ведь не Бог, а более низший чин… И, значит, по настоящему в Божестве нет любви – она проявляет себя лишь на более низких, более земных и человечных «планах бытия».

Дерзость евангельского возвещения раскрывается вполне, лишь если брать его целиком, а не кусочками: если понять, что христианство строится именно на возвещении, что Сам Бог, Тот, выше Кого нет никакого бытия, воплотился в распятом Сыне Марии. Большая любовь Бога к людям не может быть явлена (ибо «карма» или «Фохат» и не подумают взойти на крест ради людей, и «знаки Зодиака» не станут менять привычной колеи ради помощи людям). Поэтому от Голгофы путь может быть только вниз: любой возвеститель какой-то религиозной «новинки» после Христа, если его проповедь берется «расширять» или «обновлять» Евангелие, делает шаг вниз, в тот магизм и в то законничество, от которых Евангелие освободило людей. Так с Северного полюса любой шаг ведет в одном направлении: к югу. Так с вершины Эвереста шаг в любом направлении означает уже спуск.

Категории «современное», «устаревшее», «средневековое», «прогрессивное», «отсталое» здесь просто не уместны. Здесь иная, надвременная и вневременная шкала ценностей. Любовь не устаревает. Время, согласно Новому Завету, прекратится (см.: Откр. 10, 6); любовь же останется даже после исчезновения времени. Любовь переживет даже надежду (1 Кор. 13, 8 14) – ибо надежда мыслима только при чередовании настоящего и будущего. И, значит, течение времен не властно над Евангелием любви. Среди тех реалий, которые никогда не смогут отлучить христианина от любви Божией, явленной во Христе, апостол Павел называет не только темницы и гонения, но и реку времени (ни настоящее, ни будущее… – Рим. 8, 38). Поток времени не сможет истончить, стереть Завет любви, заключенный Христом. И это потому, что не люди заключили этот завет, не люди нашли Христа, а Бог нашел людей и Бог создал этот завет с нами. Созданное людьми может устареть. Основанное даже не на учении, а на самой жизни, смерти и воскресении Господа – устареть не сможет.

Все разговоры о «третьем Завете», об «эпохе Духа» и «эре Водолея» не учитывают одного библейского обстоятельства: мы живем в «последнее время». Оно последнее не в том смысле, что не сегодня-завтра настанет конец света. До конца истории могут быть еще тысячи и тысячи лет, и все-таки наше время все равно – последнее. Оно «последнее» уже две тысячи лет. Самое главное уже произошло. Бог уже стал человеком, и Он не намеревается «развоплощаться». Те, кто собираются превзойти «последнее время» христианства в «Новой Эпохе», на деле опустились в маету «пред-последних», доновозаветных эпох.

Есть нечто в мире, что Бог улучшить не может. А люди – могут. Этой загадочной реальностью является христианская религия. Бог совершил уже даже самое немыслимое ради нас, людей. Он переступил порог Своей вечности и вошел в поток времени. Он, Своею рукою создавший человека, согласился претерпеть пощечины от человеческих рук. Тот, кто одевает небо облаками, Сам был облачен в одежду поругания… Своею любовью Самого Себя Он дал нам. Не от Бога мы должны ждать новых, «улучшенных» откровений, а от своей жизни требовать большей полноты жизни в соответствии с вечным Евангелием Любви. Как справедливо написал еще М. Тареев: «Толки о развитии или совершенствовании христианства удручающе нелепы: Евангелие никогда не может быть превзойдено. Идея „третьего завета“ таит в себе, как идея бесконечного прогресса, отрицание всякого смысла истории, непроглядную бессмысленность мирового процесса. Прогресс несомненно существует, но он образует верхнее, поверхностное течение в мировой истории, ниже которого совершается обратное течение… Дух Святый уже ничего нового не прибавляет к делу Христа: Он лишь повторяет Его дело в человеке. Прибавить к христианству может лишь человек – не в смысле совершенствования христианства, а в смысле повторения или перерешения христианской задачи человеком для себя. Христианство носит в себе ограниченность не в том смысле, что возможна более совершенная религия, а в том смысле, что оно слишком возвышенно, чтобы сказать последнее слово, которое остается за человеком именно потому, что он увенчан славою и честию. Христианство есть половина жизни, правда, половина абсолютная, но все же предполагающая другую, относительную половину, которую совмещает с христианством человек».

Значит, нужно не вклеивать в Евангелие новые странички, не ожидать иного голоса с небес и не разучивать новую технику медитации. А надо взять в руки полузабытое Евангелие, и раскрыть его с вопросом: «Что Ты, Господи, хочешь сказать мне? Твое вечное слово да сообщит мне, в чем мой сегодняшний долг, какими должны быть моя вера, моя надежда и моя любовь!»

Если правы «свидетели Иеговы»