Христианство на пределе истории

Что касается меня – я был бы готов перейти к другому пониманию «печати антихриста», например, к пониманию этой тайны самим о. Георгием. Но для этого как минимум нужно, чтобы о. Георгий сформулировал свое понимание «печати», а, кроме того, было бы неплохо, если бы он еще привел те доводы, которые подтвердили бы, что в Предании Церкви «печать» понималась именно так. Поскольку же о. Георгий не дал себе труда предложить какое бы то ни было определение – что же есть «печать антихриста», то мне не остается ничего иного, как по прежнему, со свойственными мне гордыней и высокоумием, оставаться при своем мнении.

Скорбь по поводу того, что человечество осталось непроинформированным о том, как же прот. Георгий Городенцев понимает «печать антихриста», во мне умеряется, впрочем, от сознания того, что моя позиция по этому вопросу неотлична от позиции Греческой Церкви. Очевидно, и Синоду Элладской Церкви также не чужды высокомерие и гордыня. Ведь и по их пониманию – «Церковь наша признает, что печать Христова не есть некий внешний символ, который можно нанести насильно или тиранически, но это благодать Святого Духа, которая через святые Таинства Крещения и Миропомазания освящает человека и делает его „сыном Божиим“, и потому Таинства эти, особенно Миропомазание, называются „печатью Христовой“. „Поистине, просвещение от Духа есть некая печать“, – говорит святой Симеон Новый Богослов. И тот, кто печать Христову имеет и хранит, тем самым исповедует, что Иисус Христос есть Сын Божий, Который пришел в мир во плоти и стал человеком ради нашего спасения. И нет такого вида печати, налагаемой насильно и тиранически, которая лишила бы силы печать Христо­ву. Таким же образом, печать антихриста, о которой пове­ствует Апокалипсис, – это не некий внешний символ, ко­торый можно наложить насильно, вопреки желанию и против воли личности, но это добровольное отсечение личности от благодатной жизни Святого Духа с добро­вольным отречением от веры в то, что Иисус Христос есть Сын Божий и Спаситель мира».[929] «Печать тогда только повлечет за собой отречение от Христа и сочетание с антихристом, когда будет добровольно принята человеком. Добровольное приятие „печати“, отождествляющееся с явным отвержением Христа, лишает Божественной благодати, поскольку сам человек по своему желанию перестает содействовать этой Благодати и без всякого раскаяния стремится отвергнуть ее»[930].

Также мне было очень радостно прочитать проповедь, произнесенную 26 февраля 1999 года московским протоиереем Александром Шаргуновым:

«666 есть прежде всего число человеческое, такое же, как всякое другое число. Если вы встретите в Библии 666-ю страницу, вы же не будете ее выры­вать, эта страница такая же, как любая другая стра­ница. Значит, само по себе это число еще ничего не значит. Только тогда, когда оно наполняется духов­ным содержанием принесения жертвы идолу, как отступничества от Христа, оно становится таковым. Блаженный Августин говорит, что число „шесть“ является числом совершенства, ибо Бог сотворил мир в течение шести дней, и мир был совершенный. И только на седьмой день Бог освятил этот мир, так что он обретает свое назначение только тогда, когда освя­щен Богом. Самая главная опасность, которая суще­ ствует в мире – это стремление к совершенству без Бога, и тройное самосовершенство – будь то личность человека, будь то сама Церковь Христова или челове­ческое общество – есть число 666. Это число не мо­ жет быть внешне обозначено. Выбор добра и зла осу­ществляется всегда в свободе. Только то, что делается свободно и сознательно, имеет значение. Невозможно, чтобы просто одно число, само по себе, имело такое мистическое значение. Что сказать о людях, которые создали сверхмощ­ный компьютер с апокалиптическим названием „Зверь“ и предлагают нам принять электронные кар­точки, использующие штрих-код с числом 666? Явля­ется ли участие в принятии таких карточек нашим отступничеством уже от Христа? Мы должны уви­деть, что только тогда, когда это будет связано с отре­чением от Христа: словом ли или каким-то действи­ем (то есть свободным принятием антихриста); толь­ко тогда, когда христианин отречется от знамения своего Крещения, в таинстве которого он трижды от­рекался „сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и вся гордыни его“ и трижды сочетавался Христу; только тогда, когда он отречется от печати дара Духа Святаго, принятой на лоб и на руку в миропомазании, – число 666 действительно станет для него губительным. Оно и сейчас не явля­ется безопасным постольку, поскольку идет уже бе­совская игра со словом „зверь“. Но до тех пор, пока нам не объявлено, что именно такое отречение от Христа предполагает принятие нами карточки с чис­лом 666, мы должны видеть разницу между пропас­тью и стоянием у самой пропасти. Мощная современная техника и стремительное развитие беззакония в мире действительно подвели нас уже к краю этой пропасти, но это не есть еще сама пропасть. Это такая же разница, как разница между жизнью и смертью: между тем и другим рас­стояние – всего один шаг. Но сделать этот шаг рань­ше времени – значит погубить себя и других лю­дей. Призвать других людей раньше времени сде­лать этот выбор – значит призвать их к исповедничеству и мученичеству: любою ценою не принять эту карточку. И, значит, допустить ту духовную сле­поту, которая ведет к утрате самого важного – рас­судительности. Святой Афанасий Великий говорит нам, что самое главное в богословии и в духовной жизни – именно чувство равновесия, с тем чтобы не уклониться ни вправо, ни влево и не потерять почву под ногами; и чтобы не было тревоги, не было паники, не было растерянности, то есть: не было жер­твенности там. где она не требуется. Дай Бог, чтобы мы понимали, что и самые духоносные старцы мо­гут иногда ошибаться. Не должно быть у нас слепо­го довлеющего авторитета. Как говорит преподоб­ный Серафим Саровский: „Когда я говорил от свое­го ума, то бывали ошибки“. А преподобный Силуан Афонский, приводя эти слова, говорит: „Ошибки мо­гут быть трагическими“. Это говорят о себе святые люди, которые для нас являются абсолютными авто­ритетами. Наступают времена больших испытаний для Цер­кви во всех отношениях: и внешних, и внутренних духовных, поэтому рассудительность, как говорят свя­тые отцы, должна явиться для нас главным духов­ным даром, ибо, не имея рассудительности, при всех прочих дарованиях мы можем направить и свое бла­городство, и всю свою силу не туда, куда нужно. Будем молить Господа о том, чтобы Он дал нам чистоту сердца, и мы сохранили ее (как те люди, ко­торые не осквернили своего поста), с тем чтобы ви­деть Бога. И чтобы по милости Божией, по дару Цер­кви, которая имеет ум Христов, мы обрели спаситель­ную рассудительность и слышали слово Господне: „Бе­регитесь, чтобы кто не прельстил вас“ (Мф.24, 4)».[931]

Несмотря на то, что наши взаимоотношения с прот. Александром Шаргуновым нельзя назвать близкими, в этом вопросе у нас, кажется, нет разногласий. Похоже, что в только что процитированной проповеди есть почти все, что вызвало критические выпады прот. Георгия в мой адрес… Придется, видимо, прот. Георгию еще и о. Александра Шаргунова уличить в высокомерии…

Сам же диагност человеческих душ, конечно, исполнен подлинного смирения. Которое особенно ярко проявляет себя в такой, например, фразе: «Зараза не у нас, а у вас – в ваших больных головах и каменных сердцах».[932]

Занятно, что видя грехи там, где их нет, о. Георгий почему-то предполагает покаяние там, где его также нет: «Причина нескрываемо резкого тона кураевской брошюрки кроется в самооправдательном чувстве Кураева. Он признается: „И компьютер у меня всегда с собой… И в Интернете есть у меня своя страничка“».[933]

Честно скажу: я не считаю грехом то, что я пользуюсь компьютером, равно как и то, что работаю в Интернете. И ни каяться, ни «признаваться» в этом не намеревался. Впрочем, брошюры и газеты прот. Георгия также сверстаны на компьютере. И потому совсем уж непонятно – зачем о. Георгий делает вид, будто работа на компьютере есть грех, в котором можно лишь «оправдываться».

Впрочем, в одном, наверно, мне придется попробовать именно оправдаться… Не только о. Георгия, но и многих православных людей смущает моя манера шутить на лекциях или же заведомо разговорным тоном говорить о тех или или иных гранях церковной жизни и веры. Что ж, тут я прошу вас: потерпите на мне… Позвольте немного поюродствовать. Да, я заранее знаю, что те или иные мои «вольности» смутят некоторых православных. Но – именно православных. И соблазнятся эти православные обо мне, а не о Христе и не о нашей вере. Но лучше пусть церковные люди соблазняются обо мне, нежели нецерковные – о православии. Тем, кто корит меня тем, что я-де сею соблазн, я отвечаю: а не задумывались ли вы над тем, сколько соблазна посеяли «правильные» проповели «правильных» батюшек? Сколько подростков (да и взрослых людей) на многие годы были оттолкнуты от Церкви потому, что встретившийся им проповедник говорил высокой церковнославянской вязью, в которой эти ребята не узнали ничего понятного для них? Так что уж позвольте мне подвести их к церковному порогу теми средствами, что доступны мне… А затем уж вы сможете прививать им нормы благочестия – теми средствами, что знакомы вам…

Наконец, несколько сюжетов, имеющих богословское звучание.