Пользователь Интернета – это человек-невидимка. Он видит все – о его присутствии может никто не знать.
Интернет – это реальность, перед которой у тебя нет чувства долга. Анонимность позволяет относиться к Интернету как к реальности, лишенной нравственного измерения. В этом опять же нет никакой новизны. Люди и в прошлом часто стремились к утрате имени, к обретению анонимности. Они – хотя бы на время – «терялись» в чужих больших городах и там «оттягивались». Вспомните поведение советских «командировочных» или «новорусских» туристов в Европе. Так что Интернет опять тут сам по себе не виноват. Надо просто помнить, что даже в виртуальной реальности надо быть человеком и надо быть христианином.
Задача религии во все времена была в том, чтобы придавать человеческое, нравственно осмысленное, ценностное измерение миру, в который человек погружен. Важно не бороться с виртуальной реальностью и компьютерным миром, а придать им вертикаль – человеческое, нравственно-иерархическое измерение, нужно этизировать эту сферу.
Если православные уйдут из Интернета – его мир станет плоским. Там останутся секты. Так не лучше ли вместо того, чтобы проклинать их активность, проявить активность собственную? Не осуждать типографии за то, что они печатают «развратные» издания, а создать свои типографии, где те же самые технологии воспроизведения текстов будут размножать тексты церковные[730]. Не осуждать демонизм телевидения, а все-таки вложить церковные деньги в создание собственного телеканала. Да, в Интернете есть гадкие страницы. Но тем важнее создать там наши островки света, – чтобы человек, бродящий по интернетовскому морю, мог бы отдышаться на них. Именно если мы откуда-то уходим – эта сфера становится окончательно враждебной по отношению к нам.
Компьютер и его сети – это просто техника, помогающая людям передавать и получать информацию. А что это за информация – зависит от нас. Если кому-то из православных нечего сказать людям глаза в глаза – тем более они не смогут сделать это дистанционно, с помощью компьютера. Как известно, есть люди, которые, «если промолчат – за умных сойдут». Но средства современной информатики и журналистики делают наш мир прозрачным. Они требуют от человека слов и аргументов. Если у кого-то нет ни того, ни другого, – что ж делать, – мир компьютеров и ТВ просто обнажает бесталанность человека[731]. И не к чему тут дуться и обижаться на машины! По прекрасному слову М. Маркиша, через Интернет «людям дается лишь возможность употребить технику во благо. Мы не можем управлять поведением других; мы можем сами использовать эту возможность»[732].
Да, компьютер создан не нами, не православными. Но есть в Евангелии притча о неверном домоправителе, который украл вверенное ему имущество и, раздав его своим друзьям, получил в итоге похвалу Христа (Лк.16). И есть толкование этой притчи св. Феофилом Антиохийским: Павел, некогда учившийся у ног иудея Гамалиила и поставленный управлять в доме еврейских законов, затем обратился ко Христу, и использовал знания, данные ему, для проповеди Христа и полемики против иудеев…[733] Христианин, использующий даже языческие изобретения для того, чтобы поставить их на службу Церкви, действует праведно.
Только в одном случае компьютер действительно сможет по настоящему навредить Церкви. Если сейчас псевдоправославные страшилки и пужалки о «сатанинской печати, излучаемой компьютером», станут широко известны и будут восприниматься в качестве общецерковной позиции, – то тогда еще многие поколения на Православии будет лежать позорная тень. Как столетиями, услышав слово «католик», говорят: «Это те, кто судили Галилея», так и о нас будут говорить: «Православные – это те, кто боялись компьютеров».
В ПОИСКАХ «ЗОЛОТОГО ВЕКА»
Когда лукавый дух удерживает человека вдали от Церкви, он это делает не однообразно. Порой в сознание человека влагается мысль о том, что Церковь – место гнусных фарисеев, корыстолюбцев, торгашей и развратников. И подсказывается вывод: «Сам понимаешь, тебе, порядочному человеку, в такой компании не место!»
Но иногда человек удерживается вдали от Церкви рассуждениями совершенно противоположными. Ему кажется, что Церковь – это собрание святых и только святых (причем святость понимается как абсолютная неотмирность, безгрешность и «ангельская» кротость). Там такие духовные люди – а я… Нет, мне там не место. У человека формируется слишком завышенное, слишком идеализированное представление о жизни Церкви, а потом его взгляд падает на не то что бы даже грех, а просто на какую-то бытовую, земную подробность жизни церковных людей – и вот уже готово: «Я разочаровался…»
Я по себе помню, какие идеализированные представления о верующих людях были у меня в пору, когда я сам стоял еще на пороге веры («Ум жаждет Божества, а сердце не находит…»). Монахи, думал я, – все такие аскеты, они в день кушают по одной просфорке и запивают ее ложечкой святой воды… Батюшки туалетом не пользуются… Семинаристы весь день ходят молитвенно сложив «ручки» на груди (как херувимы на католических картинках)… И вот однажды, едва ли не в первый раз сознательно-паломнически приехав в Лавру, я вдруг вижу на своем пути монаха очень крупного объема. Изумленный, я смотрю на него: мол, никакого «аскетизма»! Батюшка же неожиданно обращается ко мне и говорит: «А ты думаешь, отчего я такой толстый? Это потому что, когда я юношей был, я толстого монаха осудил!» Надо заметить, что в ту пору я и сам был еще вполне худенький…
Позднее мне один архиерей рассказывал, что он сам из-за такой бытовой мелочи едва не оказался вне священнослужения. Он приехал поступать в семинарию, пошел прямо с поезда на раннюю литургию – и вдруг увидел, что диакон, стоявший на солее в ожидании своей ектении, зевнул. «Ну все – вижу я теперь, какие они тут молитвенники и святые! – пронеслось в голове кандидата в семинаристы. – Все это лицемерие и показушество!» И ему стоило немало труда, чтобы распознать, откуда же взялся этот якобы благочестивый помысел, отогнать его от себя и все-таки вступить на путь служения Церкви.
А в середине 90-х годов мне пришлось увидеть уже в других людях работу этого искушения. Дело было, если не ошибаюсь, в Ярославле. Проходила конференция городских учителей. После моей лекции вдруг встает одна учительница и говорит: «Вы тут нам про духовность рассказывали. Ну, не знаю, – может, у вас там, в Москве, духовность и есть, а у нас городе никакой духовности в помине нет. У нас даже духовенство бездуховно. Вот вы представьте: захожу как-то в храм. Там какая-то служба ваша идет. Посередине батюшка в этих ваших золотых одеждах стоит. И представляете, при этом пальцем в носу ковыряет. Ну какая же тут духовность!» Я растерялся. Сцена прямо из Шукшина. «срезал!» И пока я собираюсь с мыслями – на помощь мне приходит один мудрый и опытный батюшка из Москвы. Он из моих хладных рук берет микрофон и обращается к моей собеседнице: «Простите, милая, я что-то не понял Ваш вопрос. Если Вы заходите в храм и видите, что там стоит батюшка и ковыряет пальцем в носу, то это означает, что у батюшки сопли. При чем здесь духовность?!»
Это было замечательным проявлением трезвости. Но если этого умения трезво различать немощи людей и силу Божию нет[734], если нет умения проверять свои первые впечатления, то легко впасть в прелесть[735]. В том числе и в ту, которая заставляет скрупулезно подсчитывать признаки «скорого воцарения» антихриста и вырезать из газет новости соответствующей тематики. «Ты глянь-ка – вон снова самолет разбился. Не иначе как скоро конец света!» – «А что на соседнем приходе-то произошло, ты слышал? Ну уж если духовенство у нас нынче такое стало, – то уже точно конец скоро!»
Итак, расположенность людей к рассказам о том, что последние времена уже настали, питается не только литературой и листовками. Есть еще и самые обыденные наблюдения. Для человека верующего тяжело видеть нестроения и болезни в церковной жизни, «мерзость запустения на святом месте» (см. Мф.24, 15). Слишком мрачный взгляд на церковную жизнь может вытолкнуть человека из Церкви. А взгляд этот тем мрачнее, чем более светлой ему представляется предшествующая церковная история.
Семинарские лекции говорят об истории Церкви как истории святых. Только имена святых или еретиков остаются в памяти слушателей вводных историко-церковных курсов. Помнят митрополита
