3 ошибки наших родителей

– А в случае с мужчиной вы чувствуете, что ответственность как бы на нем. Ему нужно, и он предпринимает какие-то действия. И вы уже сами решаете, отвечать ему взаимностью или нет. То есть здесь вы как будто свободны от ответственности. Об этом речь?

– Все правильно, – удовлетворенно констатировала Анастасия.

– А родители? – спросил я, чем явно озадачил мою собеседницу.

– Родители... Родители по-разному. Папа у меня золотой. Мы мало времени проводили вместе, но между нами всегда существовала какая-то глубокая связь. Он из молчаливых, а вот мама, наоборот, она... Иногда мне кажется, что у нее вместо головы – рупор. Подумать, столько лет уже прошло, как мы не живем вместе, а мне все время кажется, что она вот-вот нагрянет «с инспекцией». Мне придется оправдываться, что-то объяснять. Она всегда требовала от меня соответствия какому-то идеалу, точнее – эталону. Если бы ей надо было бы придумать девиз, то он звучал бы так: «Лучшая человеческая особь женского пола – это серая мышь!»

– И это угнетает больше всего...

– Я всегда чувствовала себя особенной. А мама заставляла меня одеваться, как все (на самом деле это значило – хуже, чем все), говорить, как все, думать, как все. Я так не могу, это меня угнетает. Да, вы правы, угнетает. Я постоянно была ей что-то должна, что бы ни делала – все плохо. Ничем не угодишь, тебя словно бы и нет совсем, но при этом только о тебе и говорят. А папа всегда меня поддерживал. Мы с ним еще одного знака, по гороскопу то есть. Он понимал меня без слов, я с ним чувствовала себя свободной – легко, просто, словно бы оживала.

– А отец, он не заступался за вас, когда с мамой возникали конфликты?

– Ну он мог сказать: «Люся, перестань, уже достаточно», но это если уж она совсем срывалась. А так просто – нет. С ним было хорошо, когда мы были вдвоем.

Вот такой разговор, точнее, часть разговора. И, несмотря на его кажущуюся пространность, он необычайно содержателен. Анастасия с детства находилась в ситуации противоречивых требований (или, если угодно, ожиданий) со стороны родителей. Мама требовала от нее исполнительности и послушания, а отец, напротив, позволял все и полагал, по всей видимости, что главное для девочки – это чувствовать себя комфортно, он, условно говоря, требовал от нее, чтобы она была довольна и радовалась жизни.

При этом позиция отца всегда была пассивной, и рассчитывать на его заступничество Анастасия не могла, поэтому у нее и сформировалась эта ассоциация – если меня любят и дают чувство защищенности, то я живу, а если не любят – то умираю. Так она, сама того не осознавая, загнала себя в состояние зависимости от сторонней, ни к чему не обязывающей любви. Когда она нравилась мужчинам, вызывала их интерес, она чувствовала себя так, как она чувствовала себя вместе с отцом, – уверенно, свободно и радостно. Когда же такого внимания ей не оказывали, она, напротив, замыкалась, словно бы пряталась в скорлупу, подсознательно ожидая, что сейчас вот-вот «нагрянет мать».

Здесь, кроме прочего, очевидно проглядывает и внутренний протест, направленный в сторону матери. Отличаться, быть особенной, уникальной, а не «серой мышью» – вот каким образом она пыталась протестовать против своей матери с ее «рупором» вместо головы. И, разумеется, для того чтобы этот протест был весомым, опять требовались мужчины, проявляющие к ней внимание. Ведь если они проявляют к ней внимание, значит, она особенная, уникальная.

«Мне необходимо чувствовать себя любимой!» – в этой фразе звучит желание приблизить к себе отца и максимально отдалить мать, защититься от нее. В действительности, женщине значительно важнее любить, но Анастасия могла влюбляться только в ответ на чье-то чувство. Так она не чувствовала себя обязанной, должной что-то делать, она как бы перепоручала ответственность за эти отношения на другого человека. Когда же ее муж ушел, Анастасия почувствовала беззащитность.

При всем при том, что она хотела быть «особенной», «уникальной», она не чувствовала уверенности в себе. Потому что с самого начала, с самого раннего детства эта ее естественная уникальность стала оружием, средством противостояния матери и потому перестала быть естественной; Теперь Анастасии предстояло вновь ощутить свою уникальность – как женщины, как человека, чтобы почувствовать себя защищенной.

И когда мы прошли этот этап, она влюбилась, причем в человека, который поначалу не был ею увлечен. Сначала она испугалась своего чувства, ей хотелось, чтобы он как-то грубо отстранил ее, чтобы ее чувство умерло. Но справившись с этим страхом, она смогла открыться ему своей естественной – женской и человеческой – уникальностью, тогда он ответил ей взаимным чувством. Помню, как она сказала тогда: «Я счастлива тем, что люблю!» «Все еще необходимо чувствовать себя любимой?» – спросил я с подвохом. «Нет, не необходимо, – ответила она, – но это приносит радость».

Если детская любовь исходит из принципа «я люблю, потому что я любим», то зрелая – «я любим, потому что я люблю». Незрелая любовь кричит: «Я люблю тебя, потому что я нуждаюсь в тебе». Зрелая любовь говорит «Я нуждаюсь в тебе, потому что я люблю тебя».

Эрих Фромм

Основа основ

Причины тревог и неуверенности... Конечно, у наших тревог и неуверенности масса самых разных причин! Мы, во-первых, страдаем от них просто потому, что мы люди и наш психический аппарат имеет специфический дефект (об этой причине я уже рассказывал в книге «С неврозом по жизни»); во-вторых, у нас вследствие определенного стечения обстоятельств сформировалась привычка тревожиться (об этом мы говорили в книге «Как избавиться от тревоги, депрессии и раздражительности»); в-третьих, мы зачастую не можем не тревожиться, поскольку каждый человек допускает ошибку, которую я назвал «иллюзией опасности» и описал в книжке «Самые дорогие иллюзии». Но!

Если бы мы рождались сразу взрослыми и не пережили бы своего детства с его воспитанием и с нашими родителями, то все эти причины были бы лишь небольшими трудностями, которые мы бы легко могли преодолеть. Однако многие мои пациенты не всегда управляются со своими тревогами, со своей неуверенностью при помощи простых психотерапевтических техник, описанных в упомянутых мною книгах. И в этом виновато наше детство, оно научило нас чувствовать себя уязвимыми, оно заронило в нас зерно неуверенности в себе, ему мы обязаны тем, что не чувствуем себя счастливыми.

В целом, Фрейд, конечно, прав – наша тревога в значительной степени обусловлена недостатком ощущения любви со стороны наших родителей. Хотя, конечно, дело не в сексуальной любви и даже не столько в недостатке любви как таковой, а в ощущении недостатка этой любви, что, согласитесь, далеко не одно и то же. Вполне возможно, что родители любили нас, и в этом я почти не сомневаюсь (за исключением редких и чрезвычайных случаев), но, по всей видимости, ого делали это не так, как было нужно, чтобы мы чувствовали себя любимыми.

Наши родители – живые люди, и они совер шают (совершали) естественные для людей ошиб ки. Если бы они были роботами, то их поведение всегда было бы одинаковым, и нам было бы легче сформировать определенную модель поведения. Но они не роботы, так что временами у них было хорошее настроение, были силы и время, а потому они обеспечивали нам ощущение комфорта и счастья; когда же у них было плохое настроение, когда им не хватало на нас ни времени, ни сил, они, сами того не ведая, повергали нас в пучину детских переживаний и размышлений, которые стали оплотом наших последующих тревог и комплексов.

Если бы наши родители знали о том, что значат для нас их действия и поступки, то, вероятно, ситуация была бы иной. Но откуда им было это знать, если ни программ обучения, ни сертификатов на