ноября пересекла границу Пакистана и развернула широкомасштабное наступление, в ходе которого пакистанская армия потерпела поражение.
Примерами подобного рода кризисов в послевоенный период стали американо-доминиканский (1965 г.), американо-вьетнамский (1964 г.), сомалийско-эфиопский (1977 г.), кенийско-сомалийский (1963– 1964 гг.) и другие кризисы.
К вооруженному конфликту нередко приводит применение вооруженной силы и в так называемых внутривоенных кризисах, развивающихся на основе механизма «постепенного втягивания в кризис». Особенностью этих ситуаций является то, что они возникают уже в ходе ведущихся вооруженных конфликтов из-за стремления одного из протагонистов вовлечь в противоборство другие, пока еще нейтральные страны и тем самым приобрести новых союзников, лишив оппонента военной помощи или ослабив военное давление на себя, а также в тех случаях, когда воюющие стороны за счет военных успехов стремятся достичь наиболее выгодных позиций в уже ведущемся или предстоящем переговорном процессе.
Последнее было характерно для острых внутривоенных американо-вьетнамских кризисов (1968, 1969, 1971, 1973 гг.).
Острые внутривоенные кризисы с широкомасштабным применением вооруженного насилия возникали и в ходе ирано-иракской войны 1980–1988 гг. Это было связано с тем, что оба протагониста постепенно втянулись в ведение войны на истощение, непосредственно влиявшей на их политические и экономические отношения с соседними государствами.
Так, иракское руководство для ослабления экономической мощи противника стало препятствовать экспорту иранской нефти в другие страны через Персидский залив. Весной 1984 г. иракская авиация стала наносить удары по танкерам, в том числе и других государств, перевозившим иранскую нефть в Персидском заливе. Иран ответил ударами по судам Кувейта и Саудовской Аравии, оказывавшим помощь Ираку.
С сентября 1987 г. начался новый этап «танкерной войны», получивший название «минная война» из-за массированных установок Ираком и Ираном мин на путях перевозки нефти[600]. Кроме того, с начала сентября 1987 г. иранцы, используя маневренные и малозаметные средства, начали регулярные нападения на торговые суда, перевозившие нефть из стран, поддерживавших Ирак. В результате возникших для арабских государств Персидского залива внутривоенных кризисов сложились предпосылки для интернационализации конфликта.
В ходе вооруженного конфликта между Ираком и многонациональными силами (1991 г.) в ночь с 17 на 18 января Ирак нанес ракетами «Скад» провокационный удар по Израилю. В последующем ракетные удары со стороны Ирака были нанесены и по Саудовской Аравии. Их целью являлось спровоцировать ответные действия со стороны Израиля и Саудовской Аравии и на этой основе мобилизовать поддержку, в том числе и военную, других арабских стран.
Своими особенностями характеризуется угроза применения ядерного оружия в качестве крайнего средства принуждения оппонента к уступкам, которая может быть явной или подразумеваемой.
Явная угроза применения ядерного оружия выражается в официальных или полуофициальных заявлениях о подобных намерениях. Так, президент США Д. Эйзенхауэр в начале 1953 г. намеревался «косвенным образом» дать знать китайскому или северокорейскому руководству: если переговоры о перемирии не возобновятся и на них не будет достигнут прогресс, Соединенные Штаты будут «действовать решительно, без ограничений в вопросах использования оружия… Мы не будем считать себя связанными никаким мировым джентльменским соглашением»[601]. В условиях, когда противостоящая сторона (КНР) знала о том, что американские атомные боеголовки находились на о. Окинава, эта угроза звучала как достоверная. В результате ход переговоров был значительно ускорен и вскоре завершился подписанием соглашения.
Во время Тайваньского кризиса 1954 г. начальники штабов родов американских вооруженных сил на совещании 12 сентября рекомендовали начать военные действия против Китая, включая применение атомных бомб. В последующем угроза применения атомного оружия против КНР в случае эскалации военных действий неоднократно звучала из уст государственного секретаря Д.Ф. Даллеса[602]. Реальность осуществления этой угрозы сыграла значительную роль в деэскалации Тайваньского кризиса.
В свою очередь в ходе Суэцкого кризиса 1956 г. Председатель Совета Министров СССР Н. Булганин 5 ноября направил телеграммы английскому, французскому и израильскому правительствам, в которых говорилось, что Советский Союз готов использовать силу для разгрома агрессора и восстановления мира. Телеграммы содержали слабо завуалированную угрозу использовать ядерные ракеты против Лондона и Парижа, если франко-английские войска не будут отведены из Суэца[603]. Несмотря на недостаточную достоверность подобной угрозы[604], потенциальная возможность такого сценария, а также давление со стороны США привели к деэскалации кризисной ситуации.
Наглядным примером подразумеваемой, но от этого не менее значимой угрозы применения ядерного оружия стал Карибский кризис 1962 г. Реальная опасность глобального ядерного столкновения в случае эскалации кризисной ситуации побудила обе противостоявшие стороны к особой осторожности в выборе своей кризисной политики, и прежде всего в отношении тех или иных военных мер. Кризис завершился урегулированием проблемы.
Глава 11.
Перерастание кризиса в вооруженный конфликт
В том случае, если военно-политические кризисы развиваются по принципу «оправдания собственной враждебности» и используются в качестве повода для развязывания заранее подготовленных военных действий, они неизбежно перерастают в вооруженный конфликт.
Однако значительно чаше основные причины возможного перерастания военно-политического кризиса в вооруженный конфликт следующие: неправильная оценка одним или обоими оппонентами соотношения военных сил, а также подлинных намерений оппонента; характер отношения военно- политического руководства государств-участников кризиса к перспективе его перерастания в вооруженный конфликт; ограниченность политических средств для разрешения кризисной ситуации, а также ряд политико-психологических факторов, оказывающих непосредственное влияние на качество принимаемого решения.
В большинстве кризисов, которые завершились войной или вооруженным конфликтом, лидеры государства-инициатора в значительной степени неправильно оценивали соотношение военных сил между собой и оппонентами. Они были уверены в победе в случае перерастания кризиса в вооруженный конфликт, а в некоторых случаях, к примеру в корейском кризисе 1950 г., они предполагали, что поражение противника не потребует значительных затрат и не вызовет больших потерь.
Так, в ходе китайско-индийского кризиса (1962 г.) решающее влияние на выбор Д. Неру так называемой «передовой политики», то есть занятия спорной территории явочным порядком, через развертывание сети индийских военных постов, оказала его убежденность в боеготовности индийской армии. Она основывалась на соответствующих докладах министра обороны К. Менона, а затем сменившего его на этом посту М. Каула. Поэтому Неру, выступая в Народной палате, неоднократно говорил о том, что индийская армия готова к любым испытаниям, в том числе к отражению совместного военного выступления Китая и Пакистана[605].
Однако полевые командиры индийской армии, знавшие о реальном положении дел, не сомневались в подавляющем военном превосходстве Китая на спорных территориях. На основе их информации генеральный штаб индийской армии в 1959–1961 гг. подсчитал, что в спорном Ладакхском районе, к примеру, китайцы обладали десятикратным преимуществом в военных силах, не говоря уже о более выгодном состоянии транспортных коммуникаций. В апреле 1961 г. генеральный штаб доложил министру обороны о том, что, «если китайцы захотят осуществить крупное вторжение на нашу территорию на избранных направлениях, мы не сможем помешать им осуществить это»
