не считали это приказание серьезным.
Разумеется, гости веселились все громче по мере того, как обнаруживалось, что ни один из людей Раньеро не берется исполнить его приказ.
Рыцарь горячился все больше. Наконец, он потерял терпение и воскликнул:
— Эта свеча будет отвезена во Флоренцию! И так как никто не хочет с ней ехать, то я поеду сам!
— Подумай, прежде чем давать такое обещание! — сказал один из гостей. — Ты потеряешь княжество!
— Клянусь вам, что довезу эту свечу горящей до Флоренции! — воскликнул Раньеро. — Я сделаю то, за что никто другой не берется!
Старый оруженосец попробовал оправдаться:
— Господин, для тебя это совсем другое дело. Ты можешь взять с собой большую свиту, меня же ты хотел послать одного.
Но Раньеро был вне себя и не взвешивал своих слов.
— Я тоже поеду один, — сказал он.
Этим Раньеро достиг цели. Все в палатке перестали смеяться. Гости сидели перепуганные и смотрели на него во все глаза.
— Что же вы не смеетесь? — спросил Раньеро. — Это предприятие не более, чем детская забава для храброго человека.
III
На рассвете следующего дня Раньеро садился на лошадь. Он был в полном вооружении, но поверх всего набросил грубый паломнический плащ, чтобы стальные латы не слишком накалялись под солнечными лучами. Он был вооружен мечом и боевой палицей и ехал на прекрасном коне. В руке он держал горящую свечу,, а к седлу было привязано несколько связок длинные восковых свечей на замену, чтобы святое пламя не погасло от недостатка питания.
Раньеро медленно ехал по длинному, загроможденному палатками лагерю, и пока все шло хорошо. Было еще так рано, что туман, поднявшийся из глубоких долин вокруг Иерусалима, не рассеялся, и Раньеро ехал точно среди белой ночи.
Лагерь спал, и Раньеро спокойно проехал мимо сторожевых постов. Никто не окликнул его, потому что из-за тумана его невозможно было рассмотреть, а на дороге лежала густая, глубокая пыль, заглушавшая стук копыт.
Раньеро миновал лагерь и свернул на дорогу, ведущую к Яффе. Дорога стала лучше, но он по- прежнему ехал медленно из-за свечи. Она горела слабым, дрожащим красноватым светом в густом тумане. Беспрерывно налетали большие насекомые и, махая крыльями, натыкались прямо на огонь. Раньеро очень нелегко было оберегать ее, но он был в наилучшем настроении и по-прежнему считал, что затеянное им предприятие настолько легко, что по силам и ребенку.
Между тем лошади надоел медленный шаг, и она перешла на рысь. Встречный ветер стал задувать пламя. Раньеро пробовал защитить его рукой и плащом, но это не помогало. Он видел — сейчас свеча погаснет.
Но он не желал так скоро отказаться от своей затеи. Остановив лошадь, он некоторое время стоял неподвижно, что-то соображая. Затем он спрыгнул С— седла и попробовал сесть на лошадь задом наперед, чтобы своим телом защитить пламя от ветра. Это ему удалось, но теперь, он заметил, что путешествие будет затруднительнее, чем он предполагал вначале.
Когда он одолел горы, окружавшие Иерусалим, туман рассеялся. Он ехал среди пустыни. Ни людей вокруг, ни строений, ни зелени деревьев — одни голые холмы.
Здесь на Раньеро напали разбойники. То была толпа бродяг, тайком следившая за войском, жившая разбоем и грабежами. Они притаились за косогором, и Раньеро, ехавший задом наперед, увидел их, только когда они окружили его, угрожая ему своими мечами. Их было двенадцать человек, жалок был их вид, жалко выглядели их клячи. Раньеро сразу увидел, что не трудно пробиться сквозь эту шайку и уехать от них. Но нельзя было этого сделать, не бросив свечу. И он решил, что после гордых слов, сказанных им ночью, невозможно так легко отказываться от своего намерения.
Он не видел иного выхода, как войти в соглашение с разбойниками. Он заявил им, что, поскольку он хорошо вооружен и под ним резвый конь, им трудно будет с ним справиться, если он станет защищаться. Но он связан обетом и не станет сопротивляться, отдав без боя все, что они пожелают, если только они обещают не гасить его свечу.
Разбойники рассчитывали на жестокий бой. Они очень обрадовались предложению Раньеро и сейчас же принялись его обирать. Они отняли у него латы и коня, оружие и деньги. Единственное, что они ему оставили, был грубый плащ и две связки свечей. Они также честно сдержали обещание не гасить свечу.
Один из них вскочил на коня Раньеро. Заметив, как он хорош, он почувствовал, видимо, некоторое сострадание к рыцарю и крикнул ему:
— Послушай, мы не будем слишком жестоки к христианину. Возьми мою старую лошадь и поезжай на ней.
Это была жалкая кляча. Она двигалась медленно и неуклюже, словно деревянная.
Когда разбойники ускакали и Раньеро садился па клячу, он сказал себе:
— Меня, должно быть, околдовала эта свеча. Из-за нее я теперь поеду, как безумный нищий.
Он понимал, что благоразумнее было бы вернуться, потому что это предприятие действительно невыполнимо. Но им овладело такое сильное желание исполнить его, что он не мог ему противостоять.
И он поехал дальше. По-прежнему он видел вокруг голые, светло-желтые холмы.
Через час он проехал мимо молодого, пастуха, пасшего четырех коз. Увидев, что животные пасутся на голой земле, он подумал, не едят ли они землю.
Пастух этот, вероятно, владел большим стадом, которое угнали у него крестоносцы. Увидев одинокого христианина, он пожелал, насколько возможно, отомстить ему. Он бросился на всадника и ударил посохом по свече. Раньеро был занят своей свечой и не думал защищаться от пастуха. Он только прижал к себе свечу, чтобы охранить ее. Пастух еще несколько раз ударил по ней, затем в изумлении остановился и перестал бить. Он увидел, что плащ Раньеро загорелся, но тот ничего не делает, чтобы загасить огонь, пока свеча его в опасности. Тогда пастуху стало стыдно. Он долго шел за Раньеро, и в одном месте, где дорога сильно суживалась между двумя обрывами, он провел лошадь под уздцы. Раньеро улыбнулся и подумал, что пастух, должно быть, принял его за святого, исполняющего обет.
Под вечер Раньеро стали встречаться люди. Весть о падении Иерусалима за ночь распространилась далеко окрест, и множество народа немедленно направилось к городу. Тут были пилигримы, годами дожидавшиеся случая попасть в Иерусалим, только что прибывшие войска и, прежде всего, купцы, спешившие туда с возами жизненных припасов.
Встречая Раньеро, ехавшего задом наперед, с горящей свечой в руке, люди восклицали:
— Сумасшедший! Сумасшедший!
В большинстве это были итальянцы, и Раньеро слышал, как они кричали это слово на его родном языке.
Раньеро, целый день так хорошо справлявшегося с собой, сильно разгневало это постоянно повторявшееся восклицание. Он соскочил с седла и стал тузить кричавших своими тяжелыми кулаками. Этот народ почувствовал, как тяжелы его удары, и обратился в бегство, и Раньеро остался один на дороге.
Тут он снова пришел в себя.
— Они были правы, называя меня сумасшедшим, — сказал он, вспомнив о свече, не зная, куда девал ее. Наконец, он увидел, что она скатилась с дороги в яму. Пламя погасло, но возле самой свечи тлела
