– И на чем основаны такие подозрения? Если учесть все те предосторожности, которые Мэннинг предпринял, чтобы скрыть, что «Мередит Уотерман» принадлежит ему, то установить его связь с британскими банками наверняка будет еще сложнее.
– В качестве исходной точки поиска можно взять адвокатские фирмы – иностранные адвокатские фирмы, которым «Систематикс» выплачивает гонорары. А как известно, эти фирмы – неважно, размещаются ли они в Лондоне, Буэнос-Айресе или Риме, – тесно контачат с определенными банками. Именно так я могу связать одно с другим.
– Весьма впечатляющее логическое построение.
– Далее. Через «Систематикс» Мэннинг получил большую долю в военных предприятиях-гигантах. И не так давно эти предприятия выпустили партию низкоорбитальных спутников. Можно сказать, целый флот. Но вот что важно: «Систематикс» владеет также двумя из трех основных кредитно-учетных компаний Америки.
– Кредитных компаний?
– Подумай, сколько сведений о тебе может собрать твоя кредитная компания. Это просто потрясающе. Невероятное количество самой что ни на есть личной информации. И более того: «Систематикс» принадлежат несколько крупнейших фирм медицинского страхования, равно как и информационные агентства, которые собирает сведения для этих страховых фирм. К тому же «Систематикс» владеет врачебно-информационными компаниями, которые ведут медицинские учетные записи практически для всей системы здравоохранения Америки.
– Бог мой!
– Как я уже говорила, единственное, что объединяет все эти учреждения – или, по крайней мере, большинство из них, – это информация. То, что они знают. Информация, к которой они имеют доступ. Просто окинь одним взглядом все это – записи по страхованию жизни и медицинскому страхованию, медицинские сведения, кредитные и банковские сведения. Благодаря этой паутине подконтрольных ей учреждений «Систематикс» имеет доступ к самым личным, самым тайным записям большинства граждан Соединенных Штатов. Девяноста процентов населения, насколько я могу оценить.
– И это только Мэннинг?
– М-м-м?
– Мэннинг – лишь один из участников группы «Прометей». Не забывай об Анатолии Пришникове, который, вероятно, владеет такими же учреждениями в России. И Жак Арно во Франции. И генерал Цай в Китае. Кто знает, какой объем частной информации находится под контролем у всей этой группы?
– Это действительно страшно, Николас, ты это понимаешь? Для меня – а я выросла в тоталитарном государстве, где любой человек может настучать на каждого в Секуритате, – для меня это невероятно страшно.
Брайсон встал, сложив руки на груди. Все его мышцы были напряжены. Он испытывал жутковатое, неуютное чувство – как будто он стремглав летит куда-то сквозь бесконечный туннель.
– «Прометею» удалось сделать это в Вашингтоне – собрать частную информацию, которой никто не должен владеть, а потом обнародовать ее или пригрозить обнародованием. То же самое они могут сделать и в любой другой стране мира. Быть может, целью «Систематикс» является информация, но целью «Прометея»... их целью является контроль. Власть.
– Да, – согласилась Елена. Голос ее звучал как-то отстраненно, словно она находилась не здесь. – Но ради чего? Чем это должно закончиться?
«Контроль вот-вот будет передан... Теперь мы отчетливо видим...»
– Я не знаю, – ответил Брайсон. – И я боюсь, что к тому времени, когда мы найдем ответ на этот вопрос, будет уже слишком поздно.
Вскоре после полудня Брайсон и Елена припарковали взятый напрокат автомобиль на полукруглой подъездной дорожке у красного кирпичного здания в георгианском стиле. Судя по всему, когда-то этот дом был огромным частным особняком. На низкой каменной стене красовалась выполненная литыми латунными буквами надпись: «Франклин-Хаус». Брайсон вышел, Елена осталась в машине.
На Брайсоне был белый докторский халат, купленный по пути в магазине медицинского оборудования и принадлежностей. Он представился как специалист по обезболиванию и анестезии, работающий в университете при Питтсбургском медицинском центре и нанятый для консультации семьей одного из пациентов хосписа. Брайсон полагался на то, что в целом сотрудники больниц и других медицинских учреждений редко бывают подозрительными. И его надежды оправдались. Никто не спросил у него документы. Брайсон наглядно продемонстрировал свойственную врачам легкую рассеянность в житейских делах, к которой примешивалась профессиональная уверенность. Он заявил, что семья одного из здешних пациентов связалась с ним, Брайсоном, через его коллегу и попросила сделать все, чтобы облегчить умирающему последние дни жизни. С некоторым смущением Брайсон продемонстрировал им листок розовой бумаги с написанным на нем номером телефона. Наверху листка значился заголовок: «В ваше отсутствие».
– Мой секретарь не записал фамилию пациента, – сообщил Брайсон, – и я со стыдом признаю, что забыл отослать запрос по факсу... Вы не подскажете мне, кто бы это мог быть?
Регистраторша взглянула на лист, потом пробежала глазами список пациентов.
– Конечно, доктор. Это, должно быть, мистер Джон Макдональд из 322-й палаты.
Гарри Данне выглядел как покойник; судя по всему, жизнь еще удерживалась в его теле только благодаря медицинским приборам. И без того худые щеки Данне теперь запали двумя провалами, седые волосы сильно поредели. Кожа приобрела неестественный бронзовые оттенок и покрылась коричневыми пятнами. К одной из ноздрей Данне тянулась кислородная трубка, в вены были воткнуты иглы капельницы, несколько контрольных мониторов фиксировали его дыхание и сердечный ритм; по экрану, стоящему в изголовье, тянулась зубчатая зеленая линия; время от времени какой-нибудь из приборов громко пищал.
В палату была проведена прямая телефонная линия, а к телефонному аппарату был присоединен факс-модем, но ни то, ни другое сейчас не подавало никаких признаков активности.
Когда Брайсон вошел в палату, Данне поднял на него глаза. Невзирая на тяжелое состояние, Данне, судя по всему, был в полном и ясном сознании. Несколько секунд спустя он улыбнулся – страшной улыбкой ожившего трупа.
– Вы пришли убить меня, Брайсон? – спросил Данне, саркастически ухмыльнувшись. – Это было бы забавно. Меня ведь буквально заставляют жить. Заставляют мое тело дышать. Прямо как это проклятое ЦРУ. Как мне надоело это дерьмо!
– Вас не так-то легко найти, – произнес Брайсон.
– Это потому, что я не хочу, чтобы меня нашли, Брайсон. У меня нет родственников, которые могли бы навещать меня на смертном одре, и я отлично знаю, что происходит в Лэнгли, когда там узнают, что ты болен, – они взламывают твой сейф, роются в твоих документах, вышвыривают тебя из твоего кабинета. Как в старом добром Советском Союзе – премьер отправляется в отпуск в Ялту, а вернувшись, видит, что его вещи сложены в коробку и выброшены из Кремля прямо на улицу. – Данне зашелся хриплым нутряным кашлем. – Так что приходится обеспечивать фланговое прикрытие.
– И как долго еще вам осталось? – Вопрос Брайсона был нарочито прямым и безжалостным.
Прежде чем ответить, Данне долго смотрел на своего неумолимого посетителя.
– Шесть недель назад мне поставили диагноз – рак легкого с обширными метастазами. Провели курс химиотерапии и радиотерапии, по последнему слову медицины. Целая куча дерьма – в желудке, в костях, даже в моих растреклятых конечностях. Представляете, эти кретины велели мне бросить курить! Вот ведь уродство! Я сказал – да пошли вы, может, мне еще сесть на диету? И что хорошего это мне даст?
– Вы ловко пустили меня по следу, – сказал Брайсон, даже не пытаясь скрыть свой гнев. – Вы соткали такую утонченную ложь о моем прошлом, о Директорате, о том, как он был основан и каковы были его цели... И все это ради того, чтобы сделать меня вашим тайным орудием? Проделать грязную работу, заслать меня обратно в Директорат, чтобы узнать, что нам... – Он помолчал, пытаясь понять, в каком значении он употребил местоимение «мы». «Разве я именно так думаю о себе и о них? Я часть чего-то, что
