куртку — в бою она не участвовала и потому осталась сухой. Вынул из багажника «языка» — он уже пришел в себя и пытался брыкаться. Без глупостей, предупредил я, жалеть мне тебя не за что. Повязка его сползла, волосы склеились. Хорошо, короткие… но все равно опять лезть в воду… Я отмыл его, проверил рану. Рана была маленькая, хотя кровила сильно. Ладно, зарастет… не такое зарастало. Бинт последний — ну, да разживемся, если понадобится…
Тебя как звать, парень? Ва… Вадим. Ты из «Муромца»? Кивок в ответ. Жить хочешь? Замер, съежился. Расслабься, сказал я. Вас хоть предупредили, что дичь кусается? Помотал головой: нет. Ладно, выкладывай, какого черта вы прицепились именно ко мне? Что вам там про меня наврали? Он молчал. Или ты хочешь, чтобы я устроил тебе пытку? Я могу. Ла… ладно. Нам приказали… князь сам приказал… найти человека — вас — и доставить… можно — мертвого… а можно… достать из… из тела… прибор… вот отсюда… А эта штука, значит, пеленгует этот прибор? — я показал на ящик. Д-да. Интересное кино, сказал я. Надеюсь, на аббрутин у тебя аллергии нет? На… что? На аббрутин. Он же кси-диацин. Я не понимаю… Снотворное. А… нет, кажется, нет. Тогда закатай рукав. Да не бойся так, дурашка, убить тебя я могу просто двумя пальцами — я показал, как. Он мгновенно вспотел. Не дрожи. Это чтобы не связывать тебя опять веревкой. Не бойся. Сейчас ты уснешь. Ты уснешь, и тебе захочется посмотреть сны. Ты будешь смотреть сны и рассказывать мне все, что видишь… и тебе приснится райский сад, и ты услышишь пение гурий, но стражи не пустят тебя туда, пока ты не расскажешь все, что знаешь про вашу организацию… Он уже спал, дыхание было ровное. Я откинулся на спинку сиденья, в уютный мягкий угол, обхватил колено руками и приготовился слушать.
14.06.1991. 5 ЧАСОВ УТРА. ЗВЕНИГОРОД.
ПРИСТАНЬ «ХАССЕЛЬ, ДЕНИСОВ И КО»
Я долго бился над своим лицом и, наконец, смог сделать так, чтобы оно не напоминало ничем мою фотографию, попавшую в лапы «Муромца». И на сегодня надо озаботиться какой-нибудь экранировкой — пока я не попаду в Москву, под защиту армейских вседиапазонных шумогенераторов. Чем бы ни был прибор, впаянный в меня, он отзывался на кодированный запрос серией весьма мощных радиоимпульсов, пеленгуемых в радиусе по крайней мере двадцати километров. С другой стороны, я, похоже, чувствовал — не знаю, почему — этот запрос и, следовательно, мог заранее знать о приближении преследователей. Кроме того, Вадим рассказал, что первые два пеленгатора собрали вручную, один из них я грохнул у дома деда, а другой захватил, а мастерская, принявшая заказ, выдаст первые приборы не раньше, чем в четыре часа дня сегодня. Следовательно, определенный резерв времени у меня был… вот только на что его потратить?
Ворота пристани были закрыты, я посигналил, как требовалось: три коротких и длинный. Из будки на территории пристани вышел седоватый толстяк, сонно потянулся и направился к нам. Судя по всему, это и был дядя Саня.
— У меня партия груза по контракту «Кенигин», — сказал я, опустив стекло и высунув голову.
— Контракт «Кенигин» начинает действовать с полудня, — ответил он. На лице его не было и следа сна.
— Мне нужно в Москву, — сказал я.
— Ты с вещами?
— Нас двое. Вещей очень мало. Машину можем оставить.
— Я тебя что-то не видел…
— И не могли видеть.
— А это кто там с тобой? Вадька, что ли?
— Вадим, проснись, — сказал я.
— О, дядя Саня, — сказал Вадим. — Приехали, да?
— Приехали, приехали, — сказал дядя Саня. — Щас я ворота открою…
Мы загнали машину в дальний угол товарного двора, там уже стояло несколько, и напоследок я ввел Вадиму еще одну дозу аббрутина. Я взял сумку, он — пеленгатор, и мы пошли к дебаркадеру. Что-то тебя качает, Вадька, сказал дядя Саня. А… контузило малость… Может, тебе здесь отлежаться? Вадим посмотрел на меня. Я поколебался. Нет, надо ехать. Там ведь вплавь придется… Ничего, сказал я, в крайнем случае, я его на себе доплыву. Рисковые вы ребята, покачал головой дядя Саня… ладно, пошли…
Мы перешли дебаркадер и спрыгнули на палубу самоходного лихтера. Вся палуба была заставлена скамейками: досками на козлах. Двигатели лихтера работали, под ногами пробегали волны вибрации. «Кузмич!» — гаркнул дядя Саня. Из люка в палубе высунулась голова. Кузмичу было лет восемнадцать. «Чего?» Увидев нас, он в два движения выбрался из люка. «Возьмешь вот этих ребят в собачий ящик», — сказал дядя Саня. «Угу», — был ответ. «Куда сегодня?» «Еще не знаю. По каналу уже не пускают, говорят, кто-то затопиться пытался на фарватере. А у них же канонерки на Волге». Дядя Саня почесал затылок. «Да уж, затопиться — это мы всегда пожалуйста… Что Семин?» «Нормально, грузится. Через полчаса, говорит, отвалит». «Ладно, Кузмич, разберешься на месте.» «Разберусь, — сказал Кузмич, — пойдемте, покажу вам ваше место…»
Это был подлинный собачий ящик: в корме, рядом с шахтой руля, выгорожено было пространство метр на два на два. «Запретесь изнутри, — сказал Кузмич, — снаружи абсолютно незаметно. Когда я скомандую, отдраите вот этот люк и уйдете. Ласты и маски в рундуке, дыхательные патроны я вам дам. Имели с ними дело?» «Свежие?» — спросил я. «Да, на полчаса хватит.» «Годится. И все-таки — где именно вы будете выходить?» «Постараюсь высадить в самом удобном месте. Устраивает такой ответ?» «Что вообще в Москве?» «Никто не знает. Все говорят разное.» «Ладно, разберемся… Нам сейчас запираться или погодя?» «Зачем сейчас? Когда на подходе будем… за час, скажем.» «Хорошо…»
Полчаса назад с вокзала Вадим позвонил Князю и условными фразами сказал, что группа продолжает поиск. Следующее контрольное время связи в полдень. До полудня еще…
С дебаркадера попрыгали на палубу лихтера трое парней. «Ну, вот, экипаж в сборе», — сказал Кузмич. Дядя Саня сбросил носовой швартов с кнехта. «Петька, расхиляй драный, отдавай кормовой!» — голос у Кузмича был зычный, как и положено речному капитану. Один из парней рысью метнулся на корму. Кузмич солидно поднялся на мостик. У лихтеров этого типа рубка м мостик не на корме, как обычно, а ближе к носу и на правом борту — как у авианосцев. Ну, что, сказал я Вадиму, поплыли? Да, сказал он. Вид у него был измученный, вокруг глаз — синяки, как у лемура. Поплыли… Палуба задрожала сильней, и берег, слегка изогнувшись, стал уходить влево и назад. Я сел на край скамьи, повиснув подмышкой на леере ограждения. Вадим сел напротив, спиной к движению. Иди поспи, сказал я, спроси у шкипера, где можно поспать, и поспи. Я тебя разбужу.
Туман еще не рассеялся, но поредел, стал прозрачнее. Видно было и оба берега, и то, что на берегах. Виллы, дачки, прочие постройки — сплошным рядом. На воде — лодки, катера. И — очень тихо. Неимоверно тихо.
Собственно, мне следовало просто сложить два и два, записать результат и сверить его с ответом в конце учебника… что я, собственно, сделал уже раз сорок за последние двое суток… да только в ответе вместо ожидаемого «четыре» возникали огненные письмена: «А на хрена все это?» И не было у меня под рукой премудрого Даниила… и сам я не Бальтазар… Вальтасар… кстати, пожрать бы неплохо… шкипера, что ли, попросить? Не отвлекайся. Действительно: на хрена такие сложности? Операции подобного рода проводятся с минимальным — минимально возможным, точнее, — количеством ходов и поворотов. У меня же получается нечто водевильное… «Женитьба Фигаро» со стрельбой и переодеваньями… и в финале: «Унесите трупы. Скомандуйте дать залп!»
Интерес «Муромца» ко мне — учитывая все, что я видел сам и что мне сказал Вадик — можно объяснить только одним: тем, что в теле пана Валинецкого спрятана маленькая атомная бомбочка. Я их никогда не видел, эти бомбочки из рентгения-252, слышал только, что они страшно дорогие, размер имеют с толстую многоцветную авторучку, а мощность — порядка двадцати тонн тротила.
Если бомба есть и «муромцы» пронюхали об этом — стало быть, идет утечка из самого штаба Тарантула. Но, поскольку тут замешан Тарантул, то больше верится в вариант, при котором бомбы нет, а
