Жилой квартал выглядел разве что немного почище нежилых, да дома были выбелены как следует. Саню всегда удивляло, что люди в таких вот крошечных, оторванных от остального мира городках находят себе занятия: ведь здесь не сельская колония, не мануфактурный очаг и не большой торговый перекресток. Однако люди в городке как-то жили и явно не собирались уходить в другие, лучшие, места.
Правда, выглядели они неважно, но как раз это было очень понятно...
Площадь была маленькой, тесной, с многочисленными страховидными и какими-то кривыми будочками, разбросанными в беспорядке, и грубо сколоченными лесами у фасадов домов; мостки лесов соединялись между собой, и площадь можно было обойти по периметру, не спускаясь на землю. Висели огромные аляповатые вывески: «Аптека», «Братья и Сестры», «Гробы и Цветы», «Черничный Пирог», «Порох», «Бургомистр и Шерифф», «Чистая Вода»...
– Вон там и живет аптекарь, но сейчас он скорее всего обедает. – Добрый Авда, от которого пахло травами, подался вперед. – Откроет в три. А здесь вам направо... Вон в тот переулок.
Алексей свернул, куда показала узкая рука с пальцами, навсегда испачканными травяным соком.
Высокое черное крыльцо со столбами, украшенными грубой глубокой резьбой, выходило едва ли не на середину переулка. Мальчик в красной рубашке стоял у столба. Увидев машину, он бросился открывать ворота. Скрежет петель был слышен даже сквозь звук мотора.
Во дворе, прикованный цепью к столбу, уже стоял экипаж, видавший виды «Парс» с огромным полотняным тентом.
– Прошу вас, добрые господа... – Авда быстро и ловко развязал свой мешок, вынул темную склянку и пакетик из плотной серой бумаги – той самой, из коры папироз. – Обязательно применяйте это, особенно если решите почему-либо задержаться здесь.
– Спасибо, добрый Авда, – коротко поклонился Алексей. – Но я не думаю, что мы задержимся.
– Когда человек предполагает, боги смеются, – заметил Авда, вежливо кланяясь в ответ. – Я живу над аптекарем, на чердаке. Может быть, вы захотите меня увидеть...
И он ушел быстрым – шелестящим, почему-то подумала Саня, глядя ему вслед с неясной легкой оторопью, – шагом, свернул в тень и пропал. Алексей гремел привязной цепью, пеняя мальчишке за ржу и грязь замка, а Саня все никак не могла разобраться в своих чувствах. Проснулась еще одна особа, самая неприятная. Огляделась и сказала: все ясно. Ты наконец сошла с ума. У тебя ведь уже было так, ты же помнишь?
Саня помнила. Да, так уже было. Ну... почти так.
...Она как раз заканчивала седьмой класс, когда в школе в Салтыковке случился пожар. Его быстро потушили, но какое-то время занятия там проводить было нельзя. Тогда младшие классы распустили на каникулы, а седьмой и восьмой стали возить на машине в приисковый поселок, расположенный километрах в шести. То есть шесть было напрямик, а по дороге – все пятнадцать. И всегда живший в ней чертобесик как-то заставил ее поспорить с одноклассником Петькой по прозвищу Таракан, что она на велосипеде доедет быстрее, чем они на машине.
Пари было на поцелуй.
С места тронулись одновременно. Машина запылила по грейдеру, а Саня свернула на тропу и мимо кладбища понеслась вдоль ручья по дороге, ведущей на поля. От нее будет поворот в лес, крутой подъем на гребень водораздела – придется тащить велик на руках, иначе не подняться, – но дальше лесная тропа пойдет только под уклон, и за просекой ЛЭП прииск будет уже виден. Она ни разу не ездила по этой дороге, но ходила много раз... Видимо, она ошиблась поворотом. Или случилось что-то еще.
Подъем оказался не так крут, как представлялось. Конечно, на велосипеде не въехать, но вести его за руль можно легко и быстро, почти бегом. И Саня выбежала на гребень...
Лес оборвался. Перед нею расстилался луг, сплошь заросший бледно-желтыми цветами, похожими на лесные лилии, но покрупнее и не по два-три цветка на стебле, а по десятку – как колокольчики... Небо, только что чистое, оказалось затянуто плотной дымкой. Сильный запах меда наполнял воздух. Потом прорезались звуки: низкое гудение, как возле ульев. Цветки начали шевелиться, из них выползали большие, гораздо больше шмелей, серые пчелы – и замирали, будто бы прислушиваясь... Это было настолько ошеломляюще, что время остановилось.
Потом все взорвалось в стремительном множественном движении. Пчелы будто выстрелили самими собою – с такой скоростью и яростью они накинулись на велосипед. Саня вскрикнула и выпустила его из рук, и он, даже не успев упасть, превратился в серый шевелящийся ком. А Саню схватили сзади поперек туловища, оторвали от земли и куда-то понесли, потащили – со страшной скоростью, над землею, цепляясь ею за какие-то кусты и ветви. Оборвался ремень старой почтальонской сумки, с которой Саня ходила в школу, терпя насмешки глупых: сумка была из настоящей кожи. И вот впервые за ее жизнь в ней что-то не выдержало... И почему-то именно это вдруг заставило Саню громко орать, брыкаться и бить по чему попало руками и ногами.
Наконец безумный бег прекратился. Ее грубо поставили, почти бросили... В гневе она обернулась – и подавилась криком.
То, что тащило ее, не было человеком.
Огромное существо, покрытое густой красноватой шерстью, стояло на ногах и имело руки – правда, очень большие и черные. Но голова его... Это отпечаталось в памяти навсегда.
Увенчанная рогами, она была покороче бычьей. Прилегающие к черепу уши были почти как у человека, и в мочках болтались огромные и очень сложные серьги. Узкий лоб был изборожден глубокими морщинами. Поражали глаза: миндалевидные, огромные, с чистым голубоватым белком и светлой серо- зеленой радужкой. Но из пасти торчали, не умещаясь, огромные желтоватые клыки... Существо приложило руку к груди и пророкотало:
– Диветхохх... Саня не закричала. Она всхлипнула только и стала оседать на землю.
Последним, лишенным эмоций, бесстрастным взглядом они видела существо, чуть наклонившееся вперед, за ним – колонну из темного камня, стену, увитую плющом, провал двери, окаймленный резной аркой...
Она пришла в себя от холода. Журчал ручей. Она приподнялась. Болела спина, болело плечо. Кофта и платье были истерзаны и больше ни на что не годились. Зато рядом лежала ее сумка. Ремень просто перетерся о пряжку.
История наделала много шума. То есть не сама история, конечно, а то, как ее истолковали. Из Озерска приехали милиционеры и солдаты, взяли прочесом лес. Санечку отвезли в районную больницу, обследовали – в том числе и психиатры. Но она и им – по какому-то внутреннему наущению рассказывала не все и не так, как было на самом деле, а: ехала, вдруг стало черно в глазах, всякие картинки замелькали... – ну, и так далее. Во все это легко было поверить.
А что велосипеда и следов не нашли – так что ж, бывает, на то и воры...
Петьку же пришлось целовать, ибо спор есть спор. Это оказалось не так и противно, как можно было подумать поначалу.
Разместились в приятной чистой комнатке с двумя кроватями и медным умывальником в углу. В наклонном потолке светилось окно с синеватым стеклом и частой медной же решеткой переплета. Льняные простыни на кроватях были чистые, хотя и застиранные до полной прозрачности. Алексей жестом попросил ее не двигаться, а сам стал прислушиваться. Лицо у него при таких сеансах становилось восковым, страшным, глаза – неподвижными, мертвыми. Вряд ли он знал об этом... Саня старалась не дышать.
– Ф-фф... – Кровь вернулась к щекам Алексея, он поморгал, передернул плечами. – Ух, сестренка, и жуткое же местечко... Кто-то грызет стены, да еще как грызет! Даже не знаю... думал, и правда: переночевать и двинуть с конвоем, а теперь – хоть без обеда. Хотя... да. Нужен же еще и газолин. Так что пообедать придется все равно.
Саня чувствовала, что этот городок начинает всасывать их в себя. Пока еще нежно, легким дуновением...
Глава седьмая
