Меестерс вышел. Лот лежал без движения, ошеломленный услышанным. Ника, в панике позвал он и прислушался к ответу. Сухой звук — как от щелчка по спичечной коробке. Ника…
Он уже знал, что ничто не отзовется.
МИКК
— Ладно, — сказал Ноэль, бросая на стол еще одну полоску распечатки. Их уже много лежало на столе, и некоторые должны были бы уже съехать на пол, но цеплялись друг за друга и пока не падали. — Механику этого дела мы поняли. Пусть кто-нибудь объяснит мне, в чем его смысл.
Микк взял последнюю бумажку, подержал перед глазами, положил обратно. В принципе, то же самое: слева — «Ника Буковчан, 23 года, БОМЖ/03, временное УЛ N_709830, социальное страхование — прочерк, медицинское страхование — ИСО 02/3. Обращение в файл 16.08.04, повод: неотложная мед. помощь. ДС: фобический шок IV. ОП: Ш-Г мод. Амб.» Справа: «ВОССТАНОВЛЕНО: Ника Андерсен, урожд. Буковчан, 23 года, проживает: Альбаст, ул. Цепная, д. 144. Муж Грегори П.Андерсен, 30 лет, водитель. Род занятий: швея. Социальное страхование Ф-XII, медицинское страхование „НПН“ N_23098167. ИСО 00/0. Обращение в файл: 16.08.04. Повод: неотложная мед. помощь. ДС: фобический шок IV. ОП: Ш-Г мод. Госп.» Но, конечно, и здесь никакого «госп» не было: возиться с бродяжкой без страховки! Промыли мозги, поставили на крылечко и наладили пинка… гуманисты херовы. Неужели нельзя хотя бы по внешнему виду отличить приличную замужнюю даму от бродяжки? Или доверие к официальной информации оказывается сильнее здравого смысла? И те, которые переписывали файл: видно же, что вранье. Ну, не может быть такого, чтобы в файл бродяжки обращались только один раз. Ее что, ни разу не задерживали? А откуда тогда индекс социальной опасности «02/3»? А, господа?
— Почему, интересно, они одним имена меняют, а другим — нет? — тупо спросил Кипрос.
Нет ничего важней, чем это выяснить, с внезапным раздражением подумал Микк.
— Наверное, в зависимости от того, кого они ожидают… ну, кто будет искать, — сказал Ноэль.
Он соображает, а я — уже нет, понял Микк. Вслух он сказал:
— Агнессу не трогали, потому что есть Флора. Флора приходит и требует: дайте мне тетушку. Они говорят: вот тетушка. Такого-то ушла и не вернулась. А здесь…
Он замолчал и стал рыться в бумагах. Наконец, нашел то, что вспомнилось и перебило рассуждения.
— Это ее муж, — сказал он. — Вот: вставлено, что шестого августа погиб в автокатастрофе… Наверное, пошел ее искать…
— Или она — его, — тихо сказал Ноэль.
— Ребята… — прошептал Кипрос. — Ребята… Что это — все — значит?..
— Тебе сказать? — голос Ноэля едва звучал. — Или уже знаешь сам?
— Но почему? За что?
Ноэль пожал плечами. Посмотрел на Микка — будто ждал, что тот подскажет. И Кипрос стал жадно смотреть на Микка — как иудей на мессию.
— Тебе они как сказали? — как бы не замечая этих взглядов, спросил Микк. — Сами с тобой свяжутся или ты должен к ним?..
— Я — к ним… должен… — Кип сглотнул. — Причем не в участок, а в какое-то бюро по розыску… Вокзальная, семь…
— Нет там никакого бюро, — сказал Микк. — Это я точно знаю.
— Хотят, значит, чтобы сами приходили… — покачал головой Ноэль. — Барствуют, значит…
— Слушай, но ведь уже не те времена… — начал Кип, наткнулся на взгляд Ноэля и замолчал.
Нет логики, подумал Микк. Нет логики ни в чем, и в том, о чем думает Ноэль, тоже нет логики. Хотя в это — в то, о чем он думает — страшно легко поверить. Хотя и нет логики. Но для веры логика не нужна. Для веры нужно только желание поверить. Хотя, с другой стороны, логика — это вроде гениальности тех стихов, которые сочиняешь во сне. Они гениальны, пока снятся. Как велосипед, который не падает на ходу. Ты просыпаешься — и гениальность исчезает. Остаются нелепые строчки. И что-то подобное происходит с логикой. Только я не пойму, что…
— Вокзальная, семь, — протянул Ноэль, делая пассы над пультом. Засветился маленький плоский монитор, на нем возникла схема города: кварталы, видимые сверху и немного сбоку. Все чуть утрировано, и поэтому легко узнается. Тут же обозначился — будто на него лег солнечный луч — двухэтажный домик с маленьким садиком, задами выходящий на полосу отчуждения железной дороги. Потом над домиком будто образовалась увеличительная линза: он стал больше и приблизился; окружающие его дома и кварталы сдвинулись к границам экрана, спрессовались, но из поля зрения не исчезли. Ноэль пробормотал что-то; пальцы его мелькали. Схему опутали разноцветные нити, но ни одна из них не касалась этого дома. Потом он, наконец, оторвался от пульта.
— Домик не просто так, — Ноэль растянул губы будто бы в улыбке. — Не подступиться. Ладно, парни, мы его прокачаем…
Микк посмотрел на Кипроса. Кип был бледен. На лысом черепе, на лбу стремительно росли прозрачные бородавки пота. Не сходи с ума, мысленно закричал ему Микк, но Кипрос уже разлепил губы и сказал:
— Я… туда…
— Что? — обернулся Ноэль.
— Пойду…
— Ты?..
— Прикроете. — Он встал.
— Не валяй дурака, — сказал Ноэль. — Шесть часов утра.
— Это несерьезно, — сказал Микк.
— Да как тебе сказать… — Ноэль с сомнением смотрел на Кипроса. — Не зная броду — конечно… А вот если зная…
— Мы не доделали по крайней мере еще одно дело, — сказал Микк. — Напомню: мы решили быть методичными.
— А, твоя яма… — Ноэль вздохнул. — Может, вы вдвоем съездите?
— Вдвоем мы уже к Деду ездили, — сказал Микк. — Это будет перебор.
— Ладно, — сказал Ноэль. — Я с вами Джиллину отправлю. Он парень способный, хоть и молодой.
Джиллина неохотно передал свой участок Вито и, проверив оружие, пошел к машине. Микк, подчиняясь какому-то странному импульсу, вынул свой «таурус», картинно прокрутил барабан и сунул револьвер за пояс. Ему тут же стало неловко. И вдруг захотелось увидеть Флору. Но для этого надо подняться на второй этаж… а люди ждут. Все равно она спит.
Было как-то уж слишком светло. Казалось, кроме солнца, сюда посылают свои лучи невидимые прожектора. Мореные плашки, которыми была обшита стена, казались белыми. Шляпки латунных гвоздей сияли. Ломко и призрачно стояла густая полувысохшая трава.
— Вы сюда близко не подходите, — сказал Микк Джиллине, подавая ему револьвер. — Стойте вон там, на углу. Если с нами что-то…
— Вы уже говорили, — кивнул Джиллина.
— Ну, так и делайте, как говорили, — внезапно раздражаясь, сказал Микк. — Делайте, как говорили, не заставляйте повторять…
Яму прикрывал фанерный лист, грязный, в каких-то потеках — совершенно чужеродный этому ухоженному садику и пряничному домику; даже вынутую землю покойный Ланком ссыпал в мешки для мусора; три мешка стояли у ворот и один, неполный — здесь, приваленный к стене. Микк взялся за край листа и вдруг понял, что не может его поднять — и не потому, что лист тяжел, какая тяжесть в старой фанере… просто не может, и все. И тогда, обманывая себя, он потянул лист к себе, будто стаскивал с кровати одеяло… Свет рухнул в открывшуюся яму и закружился пыльными вихрями.
