фениксом вовсе не является. Повторяю: он — антихрист. Но позвольте мне продолжить.
Итак, я как раз был с коллегой на раскопках каких-то развалин на западном берегу Галилеи, а Каструни тем временем гостил у моего отца в Зиппори. Обычно я видел его только по ночам, когда возвращался из пустыни. Он был настойчив, но вежлив и всегда избегал рассказывать о своих делах со «Старым Джо», как я ласково называл отца. В конце концов он уехал, как я тогда считал, обратно на свои греческие острова. Я не видел оставленного им — во всяком случае тогда — но отец говорил, что это книги, какие-то черепки и некоторое количество разных документов, древних и современных…
Основным же итогом его визита явилось вот что.
До того как отец начал болеть — а у него становилось все хуже с сердцем — он занимался и раскопками древних городов на берегах Галилеи. Иногда мы с ним работали целые дни напролет, а ночью отец возвращался к своим исследованиям и переводам. Теперь же, заболев, вместо того, чтобы отдыхать, он снова начал раскопки в пустыне, причем с необыкновенным рвением — но только уже в одиночку, без меня. Я предупреждал его, что он губит себя, но отец не обращал на мои слова ни малейшего внимания. Он явно увлекся новой проблемой даже больше, чем его недавний гость.
Благодаря специфике нашей работы у нас были друзья повсюду. Даже в периоды жесточайших политических и международных кризисов — естественно, я не имею в виду настоящие войны — мы обычно могли получить доступ в местности, даже расположенные на территориях соседних государств. И вот я стал замечать, что отец занялся восстановлением своих сирийских и иорданских контактов. Поверьте, в то время это было делом весьма щекотливым: одна война уже шла, несколько других грозили вспыхнуть со дня на день, а сирийская граница проходила прямо по западному берегу Галилеи, иорданская же, естественно — по южному. Понимаете, о чем думал отец, к чему он готовился?
Трэйс кивнул.
— Он хотел перебраться через границу и взглянуть на Хоразин, верно?
— Вот именно! И в конце концов, при содействии наших военных, именно это он и сделал. Чуть позже я вам все объясню…
Что же касается меня, то я был молод, энергичен, и моя работа, в свете тревожной предвоенной обстановки, конечно же, не выглядела особо важной — одним словом, меня «призвали» в армию. И, по мере возможности, я старался принимать участие в «специальных и разведывательных операциях», сопровождая отца в его поездках через Галилею или вокруг нее на северное побережье . Но как вы думаете, взял он хоть раз меня с собой в Хоразин? Позволил он мне по-настоящему побывать в этом проклятом, обреченном разрушенном городе? Ни разу! Нет, военные должны были оцеплять город с тем, чтобы он мог производить там раскопки и делать Бог знает что еще в полном одиночестве.
Год такой работы окончательно подорвал его здоровье. Я тогда служил в саперной части в Седероте немного восточнее Сектора Газа. Мы обслуживали железнодорожную линию Беэр-Шева — Кирьят-Гат. И тут мне сообщили о болезни отца. Я приехал к нему и понял, что он и вправду не на шутку болен. Он заявил мне, что не боится умереть, и что гораздо больше боится жить и дальше! И до самой своей смерти, говоря со мной о чем угодно, он то и дело повторял: 'Прав был этот Ионафан Бен — совершенно прав! ' Или: 'Хватит ли у тебя сил, сынок, справишься ли ты? ' Я ему отвечал: 'Конечно, хватит, отец — только скажи, что я должен сделать? ' А он на это восклицал: ' Ах! Если бы можно было снова стать молодым и сильным. Тогда бы я сам это сделал — ну хотя бы попытался сделать, или помог бы кому-нибудь сделать это — сам! Но я стар. '
Тут Гоковски скорбно опустил голову. Трэйс несколько мгновений подождал, затем мягко спросил:
— Ну? И что же дальше?
Гоковски поднял глаза.
— Простите. Я очень любил его. — Он глубоко вздохнул и продолжал: — Перед самой кончиной он подозвал меня и прошептал: 'Я побывал в тайном подземелье под Хоразином. Сол, все доказательства там. Все зло в нем. Иисус знал об этом — должно быть, Он чувствовал его приближение. Когда-то среди нас был Иисус, теперь ОН здесь! Антихрист бродит среди людей. И продолжается это с тех пор, как Иисус умер на Голгофе! ' — таковы были его последние слова…
Снова Гоковски помолчал, а затем продолжал:
Я прослужил еще год, затем демобилизовался. Только к концу 1953 года я сумел завершить его переводы, поскольку считал это своим почетным долгом — ведь за них ему заплатили — и стал совершенно свободным человеком — то есть был волен делать, что захочу.
В это время «Ионафан Бен Мейрис» — как называл себя Димитриос Каструни — прислал мне из Афин письмо с выражением соболезнований и сообщил, что вскоре постарается приехать повидаться со мной. Но было в его письме и предупреждение: если я продолжаю дело отца, то мне лучше воздержаться от исследований или раскопок в Хоразине. Он, мол, уже совершил ошибку, попытавшись привлечь на помощь моего отца в одном деле — но лишь потому, что не отдавал себе отчета в том, насколько тот слаб здоровьем. И теперь ему не давала покоя мысль, что он, возможно, дал «Старому Джо» плохой совет. Больше он в письме ничего не рассказывал, а лишь просил ему доверять и слушаться его советов, а также избегать любых контактов с Джорджем Гуигосом.
И, конечно же, месяцев через шесть ко мне явился его представитель! Только тогда я этого не понял, поскольку посланец назвал его «Хумени» — богатым армянином, занимавшимся скупкой и незаконным вывозом древностей. Думаете, он так сразу мне все и выложил? Ничего подобного, он вовсе не пришел ко мне и не заявил: 'Мой хозяин Джордж Хумени желает, чтобы вы провели для него раскопки в определенном месте и переслали ему определенный предмет, который вы там найдете, по определенному адресу, за что готов выплатить вам более чем щедрое вознаграждение. ', но после приблизительно часовой беседы стало ясно, что смысл его предложения именно таков.
И где же я должен был копать? В Хоразине! А что за предмет я там найду? Это должна была быть одна из двух каменных плит с надписями на древнейшем из семитских языков.
— Я знаю об этих плитах! — воскликнул Трэйс, в голове которого бешено кружились мысли. — Я читал про них в одной из тех книг, что оставил мне Каструни. Это была книга Моргана Селби «Мои путешествия и открытия в Святой Земле». Надписи на плитах сделала ведьма — приемная мать Аба. На одной из них было заклинание, концентрировавшее силы зла, а на другой — изгонявшее их.
Гоковски наклонился к нему и схватил его за руку.
— А эта книга все еще у вас?
Трэйс нахмурился.
— Она у меня дома, в Англии.
По лицу Гоковски было видно, что это известие крайне его огорчило. Но он тут же справился с собой и сказал:
— Впрочем, это неважно. Я слышал о работе Селби — и сильно сомневаюсь, что там есть хоть что-то, чего я не знаю. Тем не менее, вы правы. Так вот, этот Хумени хотел, чтобы я нашел одну из Хоразинских плит и доставил ее по назначению, а затем уничтожил следы раскопок и никогда туда больше не возвращался. И как вы думаете, которая из плит его интересовала?
Трэйс на секунду задумался и ответил:
— Та, на которой каплевидный знак обращен вверх — чтобы иметь возможность призывать себе на помощь могущество сатаны через Демогоргона!
Гоковски покачал головой.
— Мне понятен ход ваших мыслей, но вы просто не располагаете всеми фактами. Аб был рожден в Галилее. Через 347 лет произошло его первое перерождение, затем последовали все остальные. Он изначально НАДЕЛЕН могуществом сатаны, а также Демогоргона и способен призывать их где угодно и когда угодно — чему вы наверняка стали свидетелем! Плита же с обращенной вверх каплей является средоточием могущества злых сил и в этом качестве является инструментом, позволяющим ему перерождаться!
— То есть при помощи этой плиты он обновляет себя, — подхватил Трэйс, — а значит, она должна всегда оставаться в Хоразине.
— Вот именно! А теперь задумайтесь: почему в Хоразине практически никогда не велись раскопки, а если его и обследовали, то лишь крайне поверхностно?
